Валентина Гусева - С судьбой не поспоришь

Аня не увидела его мертвым, потому что в этот же день она увезла в город Димку, он неожиданно и непонятно чем заболел, у него поднялась температура, он бредил и в бреду все твердил про какую-то белую подушку. На другой день бабушка позвонила Ане и сказала, что у Максима признали быстротекущую пневмонию, хотя в деревне болтают всякое…

Вот это-то «всякое» и не давало Ане покоя, поэтому, когда прошел сороковой день, она собралась и поехала к следователю, который тогда выезжал в деревню и пытался что-то выяснить. Но поскольку от родственников никакого заявления не поступило, а вечно пьяный паталогоанатом усмотрел в смерти парня болезнь, он не стал возбуждать дела. И вот теперь Аня захотела увидеться именно с ним. Следователь, молодой и еще не успевший устать от повседневного вала дел, выслушал ее, удивился, что не видел ее лица там, в деревне, все жители сбежались, когда забирали тело. Аня объяснила свое отсутствие внезапной болезнью сына и тем, что он и до сих пор все бредит какой-то белой подушкой и что Аня почти уверена – болезнь сына каким-то образом связана с событиями прошедшего лета.

– Странно, – сказал следователь, – у меня тоже осталась какая-то недосказанность. У парня под головой была свернутая фуфайка, а рядом валялось рябое перышко. Я подумал еще тогда: откуда оно взялось? Баня же… Я приеду к вам, не возражаете? Надо с мальчиком поговорить…

Следователь приехал через два дня. Димка долго не хотел с ним разговаривать, плакал и закрывал Аню своей спиной.

– Ты за маму боишься? Да?

– Димка несмело кивнул…

– Не бойся, я сумею защитить твою маму… Расскажи, что ты видел…

Вот тогда-то и выяснилась вся правда. Димка знал, где искать маму, он прибежал к дому Максима, но войти не решился, а спрятался в полуразрушенном сарае напротив, чтобы подождать, когда мама выйдет. Но мамы все не было и не было, потом он увидел, что в баню идет тетя Таня и несет зачем-то белую подушку. Он подождал еще немного и побежал следом. Тихонько приоткрыл дверь и увидел, как тетя Таня закрыла подушкой лицо Максима и легла на него. Димка решил, что тетя Таня так играет, он еще постоял, наблюдая за ней, но она не играла, она вдруг схватила подушку, выскочила в предбанник и нос к носу столкнулась с Димкой. Тетя Таня больно ухватила его за ухо, подняла на уровень своих глаз и прошипела:

– Если вякнешь кому, твоя мать рядом ляжет…

Она толкнула Димку в спину так, что он вылетел из предбанника и сунулся носом в заросли крапивы. Вот с тех пор в его сны и приходит белая подушка, которой тетя Таня душит его маму.

Татьяну арестовали в этот же день, она не запиралась, а во всем призналась почти сразу.

– Я ведь знала, что мальчонка все равно рано или поздно все расскажет, да и Максим не дает покоя, приходит ко мне каждую ночь. Приходит и манит за собой. И я иду… Однажды муж поймал меня уже на берегу реки, шла-шла, сама не зная куда, просто слушала голос Максима и шла. Полюбила ведь я его, но понимала, что он-то меня никогда не полюбит. А когда увидела, что Анька поутру от него вышла, я просто обезумела, вот и решилась… Устала я, и с кобелем этим старым жить устала… Давно поняла, что в тюрьме мне будет легче.

Совершенно неожиданно мне довелось познакомиться с самым настоящим отшельником, который больше двадцати лет живет в каких-то семи километрах от меня, а я его ни разу не видела. Слухи какие-то доходили, но я не обращала на них внимания, мало ли кто доживает свой век в исчезающих с лица земли русских деревнях, в домах, утративших хозяев, покинутых вместе со всем, нажитым годами упорного труда скарбом.

А тут услышала в случайном разговоре, что вот, мол, мужик опять один зимовать остался, в помощь соцработника берет, который работает вообще-то почтальоном, но по пути возит ему продукты и помогает кое-что по хозяйству. Забирали его в дом престарелых, целая комиссия приезжала вместе с участковым, увезли, но он прожил там одну только зиму, а по весне опять вернулся в свое Староселье да и не поехал больше. А в эту зиму случилась беда, подхватил его соцработник, Денис, коронавирус, в больницу в город увезли. Другого мужика, который согласился бы преодолевать семикилометровый путь по занесенным снегом полям, не нашли. Кого просить о помощи? Вот и взялась Женя, не старая еще, вполне крепкая бабенка. И все у нее стало получаться, ей даже понравилось, шутили мужики около магазина:

– Ты, Женюха, хоть не согреши там с ним, он еще дед ядреный, да на природе, сил-то накопил…

– Молчите лучше, балаболы окаянные, человек в беде, а вам бы только лясы точить. Я пока туда на лыжах ползу, как мышь взмокну, да рюкзак на плечах. А он меня ждет, хоть бы я каждый день ходила, так он рад бы был, ведь одному-то и говорить можно разучиться. Чайку нагреет, хлеб у него мягкий, сам печет, пряники да сушки, сидим, чаевничаем, не замечаю я, как и время пролетает… Я теперь его не оставлю, буду ходить, сколько сил хватит…

– Так, конечно, Деня-то, возможно, и не выпутается, говорят, семьдесят процентов легких поражено…

– Что мелете, что языками напрасно чешете, пустобрехи несчастные…, – сердилась Женя.

– А твой-то не подхватил от Дени, а то и тебя заразит…, – не унимались бабы, да и мужики подзуживали.

– Избави Бог! Меня не возьмет, я закаленная, я чеснок каждый день ем, сказывали, что он ой-е-ей как иммунитет укрепляет! Да ведь я с ним и не целуюсь, как мне заразиться-то? Сижу да его истории слушаю. Вот вчера про такую страсть рассказал, что я и домой одна ехать боялась…

Вот эта последняя фраза Жени и зацепила меня. Я ж до этих историй сама не своя. Дождалась, когда она отоварится и выйдет из магазина и подошла к ней:

– Женя, поделись со мной историей, которую твой отшельник рассказал. Поделись, мне очень надо…

– Да я уж и забыла все подробности… А поедем завтра со мной, он не то еще расскажет, его слушать, не переслушать…

– Тяжеловато… Я сто лет на лыжах не ходила…

– Вот в сто первый и пойдем, мы потихонечку, лыжня у меня накатана…

И я согласилась, ради интересной истории чего не сделаешь.

С утра испекла булки с маком, не пойдешь же в гости с пустыми руками, прихватила баночку малинового варенья, и часов в десять мы двинулись в путь. Летели с горок, вползали по отлогому краю оврага, падали, поднимались, смеясь и радуясь искристому снегу, свежему морозному воздуху, той легкости, которая вдруг появилась во всем теле. В молодости я ведь любила лыжи, да у меня и получалось, но, чтобы встать на лыжи сейчас… Это было на грани безумия. Но дошли, все благополучно. Отшельник удивился, что мы вдвоем, сразу набросился на меня с гневными расспросами:

– Вы из соцзащиты? Избави Бог уговаривать меня уехать отсюда. Не поеду никуда, не уговаривайте, даже не пытайтесь…