Сергей Иннер - Овердрайв

Попса, шампанское, оливье. Президент, салют, водка. Горячее, курилка, танцы. Клубный хит сезона «Секс и виски, кокс карбиский». Я бы из окна выпрыгнул, но спасён тем, что одержим Юноной. Одна из её подруг говорит:

– А давайте определим, кто из мальчиков лучше всех танцует!

Идею охотно поддерживают все, кроме меня. Чудо-музыку делают громче, трое молодцев вскакивают с мест и начинают двигаться. Быстро переставляют ноги. Машут руками, варьируя жесты кистей. Жмурясь, виляют тазами. Сквозь этот бедлам на меня, оставшегося на месте, смотрит Юнона с лёгким вопросом в глазах.

– А ты чего не танцуешь?! – орёт мне на ухо её подружка.

– Это не моё.

– Ты вообще не танцуешь?!

– Я танцую не телом.

– Понятно! – кивает она.

Но по лицу её видно, что это за гранью её понимания. Мне нравится смотреть, как танцуют обученные люди. Я бы исполнил танец, отточенный годами упорных репетиций. Но покуда такого в моём репертуаре нет, то незачем попусту тратить силы. Они мне для иного нужны.

Курим на лестничной клетке. Друзья Юноны уходят, мы остаемся вдвоем. Она, хохоча, мне что-то рассказывает, а я не слышу ни единого слова, только медленно-медленно приближаюсь и наконец касаюсь пухлых губ своими. Немеющие от выпивки языки сплетаются, слова больше не нужны.

Понежившись, возвращаемся в квартиру. Все горячо обсуждают предложение ехать в ночной клуб. Надо что-то делать. Я снова начинаю целовать Юнону – теперь у всех на глазах. Кладу её на диван, ложусь сверху. Слышу, как разговоры про клуб стихают. Музыка стихает. Включается свет. Все смотрят на нас. Но Юнона довольна, так что плевать. Что есть сил целую её, шарю руками под топом, ласкаю сквозь леггинсы.

– Юна, можно тебя на минуту? – громко произносит одна из подруг.

Мы не хотим останавливаться, но подруга буквально вытаскивает Юнону из-под меня и уводит на кухню. Я сажусь за стол. Все глядят с немым вопросом. Я поднимаю бутылку текилы.

– Выпьем?

Молчат. Одна из девиц осторожно говорит:

– А ты поедешь с нами в клуб?

– Не люблю клубы.

– Не танцуешь и не любишь клубы?

– Есть связь, верно?

– Что же ты тогда любишь?

– Целоваться.

– Это мы заметили.

В снова установившейся тишине становится различим доносящийся с кухни голос едва не плачущей Юноны:

– Ну как-как… говорю же, мы раньше вместе работали, а потом…

Выпиваю рюмку текилы и ухожу. Никто меня не держит. Еду в хостел, где все уже спят, лишь крановщик Роман и Азиза, что султан и Шахерезада, пьют на кухне в осколках торжеств миндальный ликёр, звучит Луи Армстронг. Даже не окажись подружки Юноны такими мегерами, что я смог бы ей предложить? Свой десятиместный люкс? Нет уж, лучше как есть. И оно того стоило.

В ту ночь пропала без вести киберготесса Алиса.

Был январь, и я вышел покурить на лестничной клетке. Вскоре появились Макс и Ленин. Макс новый житель хостела – молодой парикмахер, чем-то похожий на Эллиота Смита. Ленин тоже заехал недавно и получил такое прозвище (вероятно, не впервые в жизни) из-за удивительного внешнего сходства с разлагающимся на известные компоненты вождём. Он и вёл себя похоже – видно, поймал кураж. У Ленина было какое-то имя, но мы все, конечно, быстро его забыли.

– Не отыщется ли цигейки, товарищ? – плутовски щурясь, спрашивает Ленин.

Протягиваю открытую пачку.

– Плюшку будешь? – спрашивает Макс.

– Спасибо, я не голоден, – отвечаю.

Они двое смеются. Макс достаёт и показывает мне шоколадного цвета камешек.

– Что это?

– Срань господня! – отвечает Ленин, и они снова ржут.

– Ты что, гашиша не видал? – спрашивает Макс.

– Не видал.

– Так смотри.

Макс греет камешек в пламени зажигалки, отщипывает три кусочка и кладёт их на подоконник. Обдаёт их пламенем, зажигалочьим боком плющит. Ленин достаёт полулитровую бутыль из-под колы с проплавленным на боку отверстием, раскуривает сигарету, мочит палец слюной, подбирает им одну из плюшек и осторожно кладёт её на тлеющий табак. Ленин помещает сигарету в отверстие бутылки, и та полнится густым дымом. Снизу раздаётся звук шагов.

– Дай сигарету, – говорит мне парикмахер.

Я даю, он закуривает. Ленин осторожно убирает бутылку с дымящимся гашишем за спину. По лестнице поднимаются наши соседи – пожилая супружеская пара. Ленин говорит им с улыбкой:

– Здравствуйте, товарищи! Верной дорогой идёте!

Макс выпускает дым и обращается ко мне со словами:

– Ну так и вот, приходит она к нему…

Соседи растерянно отвечают на приветствие и бредут выше. Ленин, убедившись, что мы вне поля их зрения, достаёт из-за спины бутылку, вытаскивает сигарету, зажимает отверстие в боку пальцем и протягивает мне. Взяв бутыль, пытаюсь вытянуть дым через отверстие. Они двое опять смеются. Макс забирает у меня бутылку, откручивает крышку и возвращает. Я втягиваю дым из горлышка, задерживаю его в лёгких на секунду или две и начинаю кашлять. В школьные годы мне доводилось курить траву через бульбулятор, но это совсем другое. Тех двух секунд, что я продержал в себе гашишный дым, хватило, чтобы меня унесло в стратосферу.

Парикмахер что-то говорит, Ленин жарит вторую плюху, а я высоко, как подъёмный кран. Оставив их, возвращаюсь в хостел, сажусь на кровать и начинаю думать. С внешним миром коммуницировать не хочется – я только размышляю, очень крепко размышляю о своей жизни и периферийным зрением ощущаю шевеление моих соседей по хостелу, потолок и пол со стенами, город за окнами, да где я вообще? Как это возможно? О чём поёт ночная птица? Зачем Пилат и Афраний отлили вино в блюдо с мясом? А что насчёт философского камня? Мыслей так много, и каждая неожиданным образом перетекает в другую, ветвится, распускается. Тогда я ещё не имел обыкновения вести заметки, так что к моменту, когда меня отпустило, забыл всё, о чём думал, кроме одной мысли, как мне показалось в тот момент, ключевой:

«Мне нужно отдельное жильё, где я буду курить гашиш и слушать Pink Floyd»

Есть песни столь иконические, что переживают много поколений. Но раз они звучат и перерождаются в кавер-версиях, значит, ещё не все их услышали и поняли, значит, они нужны. Песни – орудие массового влияния на судьбы. Если ты человек и слушал в детстве только группу «Блестящие», то наверняка вырастешь сексуальным маньяком, помешанным на самолётах. Если «Арию», то сможешь искать и находить в непроглядной тьме надежду и свободу. Если «Короля и Шута», то полюбишь страшные сказки и однажды, когда поймёшь, что тебя пытаются сделать героем одной из них, уйдёшь другим путём. Если ты слушал Pink Floyd, то в твоих мечтах всегда идёт величественная битва чёрного и радужного, восхитительного и безжалостного, наличия и отсутствия. Ты знаешь, как себя проявляет самая ужасающая машина, знаешь, как она хитра, как гибки и изворотливы её механические щупальца, и находишься под защитой от них. Всю мудрость этих песен ребёнок не поймёт, но однажды, когда он будет взрослым, проникнется ей, вспомнит и прочувствует, что она на самом деле такое, увидит, что настало то самое время, когда он должен начать действовать, осознавать, что дальнейшая судьба мира начинается с него, лично с него, лишь с него одного и ни с кого иного, кроме него.