Сергей Иннер - Овердрайв

Однако среди ночи мои хмельные сны тают от поцелуя. Полина лежит рядом и изучает меня широко открытыми глазами. Целую её иссохшим ртом, проникаю рукой под жёсткое кружево цвета фуксии. Ворочаемся в узком пространстве, среди вещей не первой необходимости. Слышно, что в комнате пробудилась мама Полины. Ей достаточно приподняться на постели и взглянуть в окно, чтобы увидеть, как дочь её, закусив губу, движется в ритме бодрого джазового соло на ударных, крепкие бёдра её на опасной скорости исполняют доминиканскую бачату, а ноги до хруста сжимают мне поясницу.

Валю Полину на спину и, до боли прижавшись к её венериному бугорку, обдаю потоком семени её грудь и живот. Ещё кончаю, а Полина уже говорит:

– А ты мог бы не кончать мне на тело?

– А куда же мне кончать, золотце?

– Не знаю. В постель.

– Может, тогда мне просто дрочить?

– Мне не нравится, что я вся в твоей сперме.

– Ты можешь её глотать.

– Как сказала одна моя подруга, мужикам, которые так говорят, стоило бы самим хоть раз попробовать.

– Какая умница. У неё есть парень?

– Нет.

– Удивительно. А разве не ты мне говорила, что моя сперма на вкус как шампанское?

– Давай спать.

Так закончилась моя юность. В первое утро молодости я узнал, что умер Деннис Хоппер.

Все, кого я знал, были на кого-нибудь похожи. Кроме него. Я знал Животное с детства. Он появлялся в моей жизни с некоторой регулярностью, но всегда как будто невзначай. Познакомились мы в знаковом месте, а именно – хуй знает где. Животное просто как будто всегда был.

Я уже упоминал о жестокой мантре его авторства «Гу-ка – в ар-ми-ю», но то была лишь половина истории. Уже после армии я проходил как-то по Октябрьской площади (в народе «Лысине»), где стоит памятник Ленину, а рядом косматые геологи поют о том, как хорош он был в качестве вождя. Вдруг слышу звуки гитары и ещё каких-то инструментов да несколько голосов, распевающих знакомый первобытный мотив:

– Гу-ка – в ар-ми-ю! Под зву-ки ман-до-лин! Гу-ка – в ар-ми-ю! Под зву-ки ман-до-лин!..

С восторгом и ужасом я осознал, что с лёгкой руки Паши Животного стал персонажем городского эпоса. Поющие, конечно, не подозревали, что тот самый Гук наблюдает за ними с расстояния броска кобры.

Пока я был в армии, Животное основал альтер-металл-группу Holy Basement, с которой репетировал в тот самом подвале, где были мои проводы. Команда совершила пару туров по Ростовской области и распалась вследствие наркозависимости одного из гитаристов. Животное тогда уехал автостопом в паломничество на Утриш – заповедное историческое лежбище хиппарей.

Объявился внезапно через полгода на вечеринке у Финна, второго гитариста «Пальмового Вора» с рецептом ликёра из водки и сгущёнки, а также массой историй про голых, обкуренных и просветлённых людей. Животное был везде и всегда своим. Казалось, что эта вечеринка уже не может быть лучше, но потом явился Животное, и она переросла в домашний мини-Утриш, а он – местами в оргию. Кое-кто закончил ту ночь в больнице.

Мы с Животным столкнулись посреди улицы Чехова за сутки до моего переезда. Он выглядел как альт-рок-хиппи: волосы ниже ушей, загорелые татуированные руки в феньках, узкие джинсы, кеды в клетку. Мы зашли в кафе «Фагот», где звучали The Cranberries.

Полистав меню, Животное сказал мне:

– Как насчёт вот этой пиццы с бараниной?

– Которая трёхэтажная?

– Ага.

– С двойным сыром и фрикадельками?

– Именно.

– Чувак, ты глянь, сколько она весит. Мы не осилим.

– Я очень голоден.

– И всё же.

– Давай так, – говорит Животное. – Если мы вдвоём не съедим эту пиццу, ты пожизненно будешь круче меня.

Это было глупо, но оттого вдвойне заманчиво. Я не знал, является ли крутость относительным понятием, а если её можно измерить, то в чём, а также передаётся ли она таким путём, но всё же это было дьявольски заманчиво. Я не знал кого-либо круче Животного.

– Ну а если съедим? – спросил я.

– Статус-кво сохранится.

Я ещё раз взвесил данные и сказал:

– Пицца считается съеденной, когда она будет целиком внутри нас. Если выйдешь из зала, пока не доедим, проиграешь спор автоматически.

– Замётано.

Мы ударили по рукам и заказали пиццу и пиво. Я рассказал Животному, что уезжаю в Питер, а он – как пил с археологами отвар мухоморов. Официантка не без труда вынесла нашу пиццу и водрузила её на стол. Я захохотал.

– Да ты взгляни на эту громадину! Её вдесятером не съесть!

Животное молча решительно заткнул салфетку за ворот футболки и приступил к трапезе. Я съел пару кусков с верхнего яруса и насытился. Паша вгрызался в хрустящее тесто, упивался сыром, смаковал баранью плоть, овощи и грибы, шумно всасывал фрикадельки и выглядел при этом, как человек, который знает, что делает. Я уже было забеспокоился, но когда Животному оставался до победы всего один кусок, он вдруг отстранился, вздохнул, утёр рот салфеткой и сказал:

– Поздравляю, Серёга. Ты пожизненно круче меня.

– Большая честь, – сказал я.

И немедленно выпил.

Мы с Животным в яхт-клубе у памятника-корабля, азовские волны лижут наши босые пятки. Шалит рваный бриз. Пиво названо в честь реки, сухари – в честь премьер-министра.

– Что нового на Утрише? – спрашиваю.

– Разное было. Один геолог мне затёр про Великое Но.

Это был первый раз, когда я услышал о Великом Но от кого-то ещё.

– Продолжай, – говорю, скрывая волнение.

– А чего продолжать? Всегда оно есть и никуда не уходит. А если уходит, то ему на смену тут же спешит другое. Как будто без Но и нельзя вовсе.

– Почему так?

– Не знаю, Серёжа. Везде так. Дьявольщина. Блюз.

И верно, блюз. Элегия крепнущих сил, песнь расправляющей плечи молодости. Мы с Животным мало в чём были похожи. Он любимец женщин, баловень судьбы, душа любой компании и разгильдяй, о каких при жизни слагают легенды. Я же слыл тихоней, одиночкой, неприметным из неприметных. Но теперь я был пожизненно круче его.

Утром я простился с мамой и покинул дом с гитарой и одной дорожной сумкой. 36 часов с Полиной в плацкарте, «Звуки Му», поля, леса, тульское пиво с пряником, Останкинская башня, Полина, давай займёмся любовью в туалете, фу, Сергей, какая мерзость, это же туалет, Бологое, Петербург, Ладожская, новый дом, утром на работу.

Работаю я по-прежнему в ЗАО ЕБИ. Меня перевели в Северо-Западный филиал. Офис торговли на улице Ленсовета 88. Просторно, есть подсобка, туалет и даже кухня – в ЗАО ЕБИ так везёт немногим. Нас здесь около десяти человек.

Наш БОТ (босс офиса торговли) – хрупкая и улыбчивая на вид, но довольно строгая девушка Таня Карамель. Шпилечки, бронзовый загар, блестящая чернь волос, золотые блестяшечки в ушках. Таня ведёт двойную жизнь: днём она руководит офисом торговли, а ночью танцует go-go.