Вероника Кунгурцева - Книжная жизнь Лили Сажиной

– Больше не попадайтесь! А не то…

Остановились только у пилорамы: слышно было, как мужики доски пилят. Когда отдышались, Таня сказала, что это Мирон-дурачок, он в лесу живет, далеко-предалеко, у него там балаган. Один раз Батя пошел за царскими грибами…

– Царс-ки-ми?!

– Ну, да: с красными шляпками, похожи на мухоморы, только без конопушек… Вкусные, лучше белых…

– И?!

– И видел этот балаган, за речкой, под скалой!

– Балаган – это дом?

– Балаган – это балаган. Батя говорил, вроде избушки на курьих ножках!

– Только там не баба Яга сидела, а Пугало, – подытожила я. – А дядя Андрей зашел внутрь?

– Еще чего! Ты бы зашла?

– Нет. Не знаю. А что он ест, Мирон этот?

– Что-что: не детей все-таки… У него ружье припрятано отцовское, но зверей, говорят, не трогает, рыбачит только, каштаны и орехи, как белка, собирает, грибы вот тоже, да травы всякие, ягоды, как пойдут, шиповник, к примеру. В поселке почти не показывается, даже близко не подходит. Кто-то его хлебушком снабжает, небось мать, тетя Дуся-продавщица.

– Ничего себе, они скорее на брата и сестру похожи…

– Ага. Говорят, когда он в армии служил, его выкинули из казармы в окошко, он головой треснулся, и всё – дурак на всю жизнь. За себя не отвечает. Что-нибудь сделает – и не посадят, в психбольницу разве…

– В Краснодар, – сказала я со знанием дела.

– Во-во!

– Как же мы пойдем копать золото: только-только застолбили участок, нашли отличные камушки, и вот… Неужто испугаемся этого пугала бледнолицего? Мы, вожди апачей!

– Там видно будет, – сказала Танька-Соколиный глаз со вздохом.

Мы стояли на перекрестке, возле столба электропередачи, пора было расставаться. Она по высочайшей в мире лестнице потащилась наверх, а я, содрав с головы украшение, пошла к себе: вдруг Любовь Андреевна уже вернулась с репетиции и не одобрит мое оперение. И что-то в памяти засвербило: какое-то слово хотело выскочить из-под завалов, а может, не слово, а видение… Я потерла лоб, но тут навстречу попалась Натка Фокина и осудила желтую бахрому на моих рукавах: она, как опытный человек, росший в большой семье, мигом определила, откуда эта бахрома… Ну, и ладно, совсем это меня не проняло.

– Нечего чужую бахрому порочить! Иди, лови свои мячи! – послала я одноклассницу куда подальше.

А Любовь Андреевна – да, уже пришла из клуба и… и заявила, что почтальонка тетя Рая принесла нам извещение из Адлерского суда, куда нас вызывают… И… и на суд должен приехать мой отец.

Почтальонка еще никогда не приносила нам писем. Сколько я ни караулила (вдруг кто-то вытаскивает корреспонденцию), в почтовом ящике неизменно оказывались только газеты, телепрограмма, иногда журнал «Работница» или «Советский экран» (помимо оперетты Любовь Андреевна увлекалась кино – всех артистов, и наших, и заграничных, знала в лицо и по имени-фамилии). Некоторое время назад я даже повадилась выходить к шоссе навстречу тете Рае (по ней можно было время сверять: она всегда приносила почту в три часа), небрежно спрашивая, нет ли Сажиным письма, но почтальонка мотала головой отрицательно. Хоть бы одно письмецо, только бы глянуть на обратный адрес… но нет, никто, никто никогда не писал нам!

И вдруг – извещение! Конечно, это не совсем письмо, а все же… Вслед за ним должен прибыть мой отец, это куда лучше любого письма! Любовь Андреевна твердо обещала: она сказала, что он подал на развод и обязательно должен приехать, не может не приехать! Я высказывала осторожные опасения: а вдруг он еще там, в темнице…

– В какой еще темнице? С чего ты взяла? – она почти кричала.

Ну, ладно, и впрямь ей лучше знать: значит, он уже на свободе… Но вдруг все еще занят делом мести, и ему не до нас… Да и очередной суд… захочет ли он встречаться с неправедным судьей еще раз? Чтобы опять оказаться в замке Иф… Нет, нет, долой сомнения: он приедет.

До заседания суда оставалось больше недели, но Любовь Андреевна сделала в парикмахерской очередную химическую завивку, съездила в город, купила материи на платье (мол, в поселковом промтоварном плохой выбор) себе и мне, – и мы отправились к портнихе Анастасии Николаевне, которая жила в «конторе». Конечно, не в самой конторе, контора занимала только первый подъезд (там же, как войдешь – направо, почтовое отделение), второй подъезд состоял из обычных квартирок, но все здание называлось «контора».

Анастасия Николаевна оказалась худенькой седенькой старушкой-блокадницей с тонюсеньким голоском. Когда мы поднялись к ней, она пила чай с подругой Прасковьей Борисовной, тоже седой старухой, но полной, широкой и басовитой; нам тоже предложили чаю. Вторая старушка тотчас после чая удалилась; с нас сняли мерки, и портниха обещала, что платья будут готовы через четыре дня. Окно портнихиной квартирки на втором этаже смотрело на опору электропередачи (сверху мне еще не доводилось видеть эту гигантскую деревянную А, под перекладиной которой нельзя проходить).

Любовь Андреевна отправилась домой, а я попросилась сходить к подруге, ведь вот она, лестница, ведущая к ней.

Таня занималась уборкой, но, поскольку подгонять ее было некому (тетя Валя и Батя были на работе), она отставила ведро и швабру в сторонку. Я рассказала ей о предстоящем суде, о новом платье, о портнихе… И Таня, знавшая всё про всех не только на Центральной усадьбе, но и в ближайших селах, сказала, что дочь Анастасии Николаевны в Краснодаре… Я подняла брови.

– Да, да, в сумасшедшем доме. И дочь Прасковьи Борисовны, ее подруги, там же… Может, даже в соседней палате. Они вместе ездят проведывать своих психичек.

– А… что с дочками случилось?

– Одна, говорят, в медицинском училась и сбрендила, когда студентов в морг повели. Это дочка портнихи-то вашей. Старушка всякого навидалась в блокаду, а дочка – вишь, какая неженка оказалась: не вынесла мертвяков. А дочь Прасковьи, наоборот, от жизни свихнулась…

– Как это – от жизни?

– Ну, парней у нее не было, мать не давала гулять, вот и…

– Ерунда какая-то.

Мы перешли к гораздо более интересной теме: Таня вспомнила, что ее сосед, дядя Петя Бородавкин – геолог, он и работает на буровой, раньше нефтяные скважины бурил на севере, а сейчас чего-то напротив 11-й школы дырявит, за речкой (эта школа в пригороде, и ребята из поселков, которые ближе к городу, чем к усадьбе чайсовхоза, ездят туда); геолог наверное скажет, что за камни мы нашли, только надо дождаться его с работы. Я отправилась домой за моим камушком, а Таня продолжила уборку.