Владимир Шпаков - Пленники Амальгамы

А ведь могли бы бороться вчетвером, если бы семья рекрутировалась в полном составе. Увы, два рекрута женского пола дезертировали, что вообще-то не удивляет. Зоя утратила связь с сыном давно, еще в школьные годы – очень уж мальчик не соответствовал представлениям об идеальном ребенке. Занятый собой, плюющий на распоряжения старших, Максим раздражал; и ладно, если бы это был обычный детский анархизм, – нет, то была точка зрения! Ах ты, негодник, точку зрения иметь вздумал?! Так отведай же тяжелой родительской руки! Когда телесные наказания стали неактуальны, Зоя оставила попытки перевоспитания, переключившись на мечты о втором дитяте. Мое положение в ту пору было шатким, я возражал, но Зоя наседала и, используя женскую хитрость, залетела . После чего заявила: в моем возрасте аборт опасен, буду рожать! Итог: кроха по имени Светочка, радость и свет в окошке. Что любопытно: с сыном Зоя не сюсюкала, не называла уменьшительно-ласкательно, а тут ни разу не произнесли полного имени Светлана, исключительно Светочка или Светик! В лице дочери супруга воплотила мечту, усадив ее за фортепиано и даже добившись каких-то успехов. И в остальном царило полное согласие: у них были свои женские секреты, они понимали друг друга с полуслова и т. п. В итоге жизнь обрела если не гармонию, то уж точно – равновесие.

Теперь не верится, что когда-то жили под рефрен «Все будет хорошо!». Я был спецкором главной местной газеты, супруга – диктором на TВ; и пусть там всего три эфира в день, и газета не «Таймс» и не «Известия», быть первыми на деревне все равно приятно. Для провинциального Пряжска мы являлись олицетворением успеха, удачной парой со счастливым потомством. Карьера у обоих шла в гору, да еще каждый норовил выехать на детях, в частности – на Максиме, который даже имя получил с прицелом на «максимальные» задачи (это я настоял, жена вообще-то хотела Валерой назвать). И Максим оправдывал имя, с младых ногтей выделялся среди сверстников острым умом, схватывая все на лету. Ну ладно – физику не схватывал, скучал на уроках, но в знании истории или литературы ему не было равных. А тут еще в лицейский класс попал, с преподаванием философии, где вообще оказался на голову выше всех. Как положено в детстве, были какие-то лагеря, походы, купание в речке Пряже, потасовки с одноклассниками, рок-музыка и портреты Цоя и Depeche Mode над кроватью. Но джентльменский набор подростка, взрастающего в эпоху перемен, представлялся полной чепухой, чем-то малосущественным. Depeche Mode слушали все, а Бердяева и Гегеля в пятнадцать лет читал только Макс (так его звали однокашники). О докладах Макса в школе ходили легенды, а сам он без стеснения спорил с преподавателями – и зачастую побеждал в дискуссии! В итоге уже в девятом классе Цой со стены исчез, а на его место вывесили известный портрет работы Беккера, где был изображен Иммануил Кант.

Выпускнику светила дорога в МГУ, но в Пряжске уже работал филиал питерского университета, куда и направил стопы новый (так казалось) Кант. Питер отложили на попозже, когда родители вундеркинда увяжут вопросы с недвижимостью и вместе с талантливым отпрыском рванут на брега Невы. «Натерпелись, будет!» – говорил я себе, мечтая о забытом уже Эрмитаже, Публичке, Невском, по которому ежедневно гулял в студенческие годы… Да, получив диплом журфака, я сбежал на родину, где имелось родительское жилье и гарантированная работа в местной прессе. Но теперь-то я все наверстаю! То есть – мы наверстаем, и в первую очередь Максим! Можно ли взять с собой Аню? Да бери кого хочешь! Ты же звезда курса, вопрос о переводе в СПбГУ решен заранее!

Только не зря говорят: хочешь насмешить бога – поделись с ним планами. Порушились планы, пошли коту под хвост, хотя, конечно, не в одночасье. Шли тревожные звоночки, и давно! Но я, ослепленный болван, принимал их за звон литавр. Взять хотя бы случай с приглашением в Петербург, когда Макса в компании с парочкой преподавателей позвали на встречу с самим Жаком Деррида, соизволившим приехать из Парижа, чтобы прочесть парочку лекций на философском факультете. Не знаю, как в Питере, но наши провинциалы буквально передрались за путевки в северную столицу. Лишь одно место не вызвало полемики – поскольку по разнарядке нужно было взять студиозуса, в делегацию включили Макса.

– Он что – великий? – интересовался я. – Этот Деррида?

– Так принято считать, – говорил сын, – но на этом солнце тоже есть пятна. Причем в немалом количестве.

Надо же, гордился я, не подкладывается под авторитеты! Самостоятельно мыслит! А тот что-то подчитывал перед дальней дорогой, страстно общался с кем-то по телефону, чтобы вскоре отправиться на вокзал.

Дальнейшее я знаю со слов Ани. Выступление столпа мировой философии проходило при полном аншлаге, ему глядели в рот и едва не на руках носили. Обычно в таких случаях дискуссий избегают, дабы не обижать гостя – мнениями обмениваются в кулуарах. Но тут из глубинки явился вундеркинд, не знающий (или не желающий знать), что такое комильфо, и с ходу ввязался в спор. Доктора и кандидаты сидят в рот воды набрав, а этот дискутирует едва ли не на равных! Ведущий его урезонивает, грозится вывести из зала, а Макса несет, тот будто с цепи сорвался.

– И чем дело кончилось? – спросил я.

– Он ушел с лекции. Но перед этим такое сказанул… – Аня засмеялась. – Вообще улет! Вышел прямо к сцене, где сидел этот француз, ткнул в него пальцем и говорит: вы, мол, предали Декарта! Потом повернулся и ушел! У нас преподы до сих пор в шоке, представляете?!

Потом она посерьезнела. Макса, сказала, в последнее время частенько заносит. Спорит, как правило, до пены у рта и разрыва отношений, хотя оппонент давно признал его правоту и прекратил полемику. А еще делает вид, что обладает неким тайным знанием, недоступным тупым. Начнешь выспрашивать – обижается, замыкаясь в себе; оставишь без внимания – тоже обида…

Я же, дурак, отмахивался, вроде как милые бранятся – только тешатся. А вот Зоя не отмахивалась, держала ухо востро: приглядывалась, прислушивалась к Светочке и делала нужные выводы. Однажды Максим потребовал у нее, чтобы поставили дополнительный замок на входную дверь, мол, в квартиру может кто-нибудь забраться! Поскольку уже имелось два замка, в просьбе было отказано; так он взял и лично установил задвижку, кое-как (с инструментом Макс не дружил) присобачив ее на саморезы. Я только посмеялся над необоснованной тревогой, Зоя же поставила галочку. Еще одна галочка появилась после заявления дочери о том, что Максим, когда она играет на фортепиано, начинает как-то странно кружиться по комнате, вроде как танцует. Спросишь – зачем он это делает? – обзовет идиоткой и уйдет к себе в комнату. Но в следующий раз, как только начинает звучать Брамс или Чайковский, опять выходит в гостиную и начинает вальсировать!