Олег Новокщёнов - Архив барона Унгерна

Между тем автор этой парадоксографии продолжал падение в бездну. Острая неудовлетворенность существованием, обозначившаяся как главная проблема второго месяца запоя, побудила его искать совершенства в рецептуре. Одержимый идеей алкогольного перфекционизма, Броня стал подмешивать в напиток сиккатив, что не дало желаемого результата и вдобавок усилило делириозную спутанность. К данному периоду относятся наиболее впечатляющие из его дневниковых записей: находясь почти непрерывно в сумеречном состоянии, Броня писал, покрывая корявым почерком десятки страниц толстой ученической тетради. 2 сентября 1999 г. он впервые увидел себя со стороны: его облысевшая, скукожившаяся голова с нахлобученным пробковым шлемом британского колонизатора пыталась заткнуть дыру в стене, из которой, словно тропические гады, беспощадно и неуловимо выползали полковники Брэдфорды, луноликие ламы и прочая нечисть.

Гордиев узел, которым в недрах души Каплера свернулся злокозненный зеленый змий, затягивался все туже. Этого никак нельзя было отрицать: Броня потерял сон, почти ничего не ел и думал только об одном – как выкрасть со склада животноводческого комплекса «Прибытково» химикаты, необходимые для финального эксперимента. Напиток богов, царей и избранных героев должен был положить конец изматывающей духовной и физической борьбе, которую Каплер вел почти десять лет, и дать прямой, окончательный ответ на вопрос: "To be or not to be?" [64] «Быть иль не быть?» (англ.). Смелость и немного первача – таков рецепт победы, – вернувшись триумфатором из опасного рейда, Броня наполнил все имеющиеся в наличии емкости десикантами, дефолиантами и зооцидами, добытыми в ходе операции под несколько кичливым названием «Аполлон, Кипарис, Гиацинт… и я!» Стремление стать в один ряд с бессмертными наполняло Каплера даже до такой степени, что он отказался от полумер и, удалив из фарадеевского аппарата «ненужные» фильтры, получил пересыщенный раствор.

Напиток богов, царей и героев, «эликсир совершенства», сверкая голубовато-бирюзовыми лучами и нагнетая вокруг суровый неприродный аромат, манил и отпугивал одновременно. Где-то под ребрами надсадно захрипело сердце, повторяя: «Жизнью тебя и твоими родными у ног заклинаю: о, не давай ты меня на терзание псам мирмидонским!», а остатки рассудка, силясь донести грозный посыл, передали будто телеграфом: "sta viator" [65] «Стой путник» (лат.). . В это же время в правом ухе был слышен посторонний мужской голос, явственно говоривший: "oggi o mai" [66] «Теперь или никогда!» (ит.). , а в левом – незнакомый женский, весьма громкий и нетерпеливый: "nur zu, nur zu!" [67] «Ну же, смелее!» (нем.). Стараясь не верить никому, Броня на глаз оценил крепость продукта. В этот миг в памяти всплыла кем-то когда-то брошенная фраза: "Fais ce que doit, advienne ce qui pourra" [68] «Делай, что должен, и будь, что будет» (франц.). . Почувствовав мимолетное облегчение, Броня зажмурился и немедленно выпил.

6 июля 2001 года по европейским столицам прокатилась волна пышных торжеств, связанных с 80-летием унгерналистики, по выражению Жореса Алферова,

«Самой молодой и перспективной области гуманитарного знания, раскрывающей человеку новые возможности, расширяющей горизонты субъектно-объектных отношений, дающей беспрецедентные примеры научных подвигов и интеллектуального героизма».

Рефреном вторит нобелевскому лауреату и академик Самвел Григорян:

«Унгерналистика позволяет окунуться в мутные воды ушедших эпох и направить взоры к футуристическим туманностям, находясь при этом в настоящем, сидя за рабочим столом».

Обратимся же к столь притягательной теме и станем свидетелями рождения унгерналистики в далеком 1921 году; впрочем, прежде необходимо уточнить, что речь пойдет не о появлении на свет новой науки и ее развитии, а скорее об обретении и утрате некоего предмета, выходящего за рамки конкретной научной дисциплины.

Долгие годы отцом унгерналистики ошибочно считался выдающийся архитектор Альфред Маргенштерн, и лишь недавно, к ужасу его многочисленных потомков-унгерналистов, выяснилось, что первый камень в великое здание новой теории заложил шведский драматург и театральный режиссер Маркус Шлюмбом [70] Согласно общепризнанной в современной науке концепции, основоположником унгерналистики принято считать доктора Алоиза Моргенштерна, автора первого опубликованного научного труда о Р. Ф. Унгерне (Моргенштерн А., «Гносеологическая экспонента в декартовых координатах майевтических систем. Непредвзятая критика философии барона Унгерна», Севастополь, 1918). Б. Хундберграбен придерживается достаточно спорной позиции, корни которой уходят в ультрареакционную немецкую историографию 30-х годов XX века. . Безмолвная атмосфера всеобщего уныния, охватившего клан Маргенштернов, отнюдь не дает повода усомниться в значимости сделанного открытия. Нет нужды приводить многочисленные свидетельства жизнедеятельности Маркуса Шлюмбома, остановимся лишь на одном из эпизодов, наиболее полно характеризующих его личность и его место в искусстве. Как замечает на страницах автобиографии кинорежиссер Ингмар Бергман:

«В стремлении превзойти Стриндберга, Шлюмбом напоминал мне скорее Альфа Шеберга, нежели Бу Видерберга».

Летом 1921 года, в период работы Маркуса Шлюмбома над постановкой «Тартюфа», в его доме поселился молодой человек, пользовавшийся крайним расположением хозяина. Спустя некоторое время он исчез так же таинственно, как и появился, оставив после себя баснословные счета и саквояж с бумагами, помещенный дочерьми режиссера на чердак. Вскоре после провала «Тартюфа», Шлюмбом увлекся пьесой Оскара Уайльда «Как важно быть серьезным», и не мог не вспомнить о саквояже. Так появился на свет архив сына барона Унгерна, и познание как таковое стало возможным. Совмещая изучение архива с постановкой «Данаид» Софокла, Шлюмбом совершенно спонтанно решил выдать трех своих дочерей замуж за сыновей прибывшего из Египта архитектора Альфреда Маргенштерна. К несчастью, «Данаиды» также не вызвали у публики интереса, и судьба предоставила Шлюмбому возможность заняться «Королем Лиром». Нетрудно предугадать дальнейшую участь архива: он, как и все имущество режиссера, был разделен между молодыми семейными парами, что способствовало погружению унгерналистики в хаос теоретических споров, не прекращающихся и поныне. Зятья Шлюмбома стали родоначальниками первых научных унгерналистических школ и вскоре повели непримиримую междоусобную борьбу, утверждая свое понимание личности Унгерна. Эти столкновения Якоб Маргенштерн объясняет тем, что отдельные части архива не просто противоречили, но опровергали друг друга [71] Маргенштерн Я., «Полное собрание триалектических парадоксов барона Унгерна» – Париж: “Philapater”, 2000 (2001). – Т. III, с. 256. О специфике публикаций представителей династии Маргенштернов см. комментарий в разделе «Библиография». . Что же касается Маркуса Шлюмбома, то последний и наиболее яркий из его провалов состоялся в 1929 году. Очередной жертвой новатора стала драма Максима Горького «На дне». Впрочем, произведения соцреалистов обладали счастливой, хотя и необъяснимой способностью наносить постановщикам ответные удары. Разоренный бессмысленными тратами и отголосками Великой депрессии, Маркус Шлюмбом влачил жалкое существование, нищенствуя и проклиная Стриндберга. Его след теряется в лабиринте стокгольмских богаделен в середине 30-х годов.