Анна Гайкалова - Марфа

– Говорили, наш кот не ловит мышей. А он поймал.

– То про маленьких говорят. А ваш большой.

– Мы сегодня мимо кладбища проходили, раньше оно заросшее было, а сейчас порядок.

– Так мрут.

Достаточно того, что есть. Принимать это несмирение, тут не перед чем смиряться. Разве это великое, чтобы склониться перед ним? Или все же великое?

Пристройка от дома отошла, а она – важная часть. Крупная. Она тоже дом, только летний. В пристройке – дверной проем, чтобы сквозь него попадать в то жилище, что когда-то и в зиму умело хранить тепло. Снизу бревно проема стоит вплотную к бревну дома. А наверху отошло на полметра. Да и крыши в пристройке не осталось совсем, больше дыр, чем крыши.

И – не трагедия.

Полметра дыры изнутри заколотили фанерой. Смотрю и думаю: стянули гвоздями дом плотный и дом легкий. Но оба, оба они легки, нет плотности в нашем жилище. И посмотрите же, что внутри!

А внутри пристройки поработал незатейливый гений: вдоль всей крыши натянул толстые веревки. На одной стене повыше, на другой ниже. С уклоном.

Огромный лист полиэтилена натянут теперь под дырами в небо. Эту толстую пленку перекинули через витые веревки и прищепками к ним прикрепили. Взяли обычные бельевые прищепки, много. Теперь домашней утвари не страшен дождь. С плотной пленки вода будет стекать свободно, уклон рассчитан точно, значит, не задержится вода, побежит вон к тому желобку, а затем в землю.

– Вы раз в год на месяц приезжаете, зачем вам тут новый дом?

– И правда.

Прохожу в пристройку под прозрачную пленку. И вдруг – кружится голова. Хватаюсь за стремянку, что висит поперек от стены до стены. Кажется, я еду, еду. И через крышу видно небо.

Кабриолет.

Птенец сороки упал из гнезда. И такой крик поднялся по округе, такая рассыпалась птичья тревога! Крупные нарядные птицы закружили вокруг бедолаги, защелкали, заголосили, запричитали, наставляя.

– Не выпускайте животных на улицу, у вас рядом с кучей сороки птенца караулят!

Куча.

В тот год, когда эти края впервые открылись для нас, мы с опаской вошли на участок, заросший травой в рост человеческий. Прямо перед домом красовалась липа с ветками до земли, словно приглашая: берите, живите, соглашайтесь, не упустите!

– Вот тут, под липой, хорошо бы поставить зонт и шезлонг под ним, так тут красиво, – сказала почти хозяйка, и ее старший сын обрубил нижние ветки, чтобы стало липе полегче.

– Да, поставим, – согласился почти хозяин и в первый же день своего владычества вынес из дома нечто, положил под липу, благо рядом с дверью в дом, и сказал: – Пусть пока тут полежит. Потом уберу.

С тех пор прошло пятнадцать лет.

Каждый день нашего пребывания в этих краях куча подрастала то на доски, то на гнилые бревна, то на кирпичи, а то еще на бог знает какую непонятную утварь. А в этом году она торжественно увенчалась старым диваном с откидными валиками. Диван, обитый протертым гобеленом, совсем распался, пружины выскочили, за что он и был удален из сеней, где служил лежанкой для прочего хлама. Непочтительно брошенный на бок во двор, теперь он наконец промоет себя дождем, продышит ветром.

И вот куча громоздится под липой прямо напротив входа в нашу разбитую лачугу, но никто не задирает хозяина участка. Разве стоит огорчения мужа какая-то куча, пусть даже напротив ворот? Другое дело, если бы речь шла о чем-то серьезном.

– А вы бы своему сказали, чтоб разобрал.

Улыбаемся.

– Где же птенец?

– Да они переместились! Они его переводят, окружают втроем и вразвалку ведут. Видно, не удается поднять – тяжел.

– Втроем? Значит, не просто родители, а еще и сородич с ними…

– Да, всем миром спасают дите.

А люди?

Холод наплыл, просочился под крышу.

– Что будет, если все же растопить эту печь? Ребра дрожат.

– Посмотрим, что будет. Топить?

– Утром.

Небо в закате розовое, облака перистые – и впрямь птицами. Прохладно на улице, но все же теплее, чем в доме. Фундамента нет, из-под пола ползет сырость. Сильно подвел июль.

– Почему утром?

– Протопим, подсушим, потом проветрим, если будет жарко. А печку точно не опасно трогать?

– Увидим.

И правда.

– Хозяева! Кто дома?

Проходит, садится. Угощаем чаем. Рассказывает: на пенсию выходить нельзя никак, тогда не купить подарков внукам. Вот и работает – в следственном изоляторе медсестрой. Неподалеку, в маленьком городке. Тут вон в деревне вскрыли бабкины сундуки, вещи перебрали, просушили, и она на работу отвезла. Людей в изолятор привозят то без одежды, а то лучше бы ее не было. Или приходится сразу жечь, вот и годится все. Отдала, так еще просят. А нет больше. Почему трудно, работа как работа, она довольна. И хорошо платят, двенадцать тысяч в месяц.

– Двенадцать?

– А ты получаешь больше?

– У меня есть вещи крепкие. Возьмешь?

– Еще как возьмешь!

Ребра впрямь ходуном ходят.

– Давай пройдемся под закатом?

Идем молча. Думаю: она довольна. Работа есть, на что купить внукам – тоже. Силы на внуков еще остаются. Идет, улыбается небу. Потом руками всплеснула и бегом домой – бак с печи снимать. И машет мне от забора:

– Прогуляемся в другой раз.

И правда – солнце село.

– Дом пониже к реке хорош, участок с горкой. Это один из села себе землю в деревне купил, мол, там дом, а тут дача. Говорили ему: «Не бери тот кусок земли, а если что, ставь дом на горочке». Нет, разбил на горке сад, а дом поставил внизу. Обнес участок изгородью, в землю ввинтил забор, чтоб век стоял. И теперь с каждым паводком дом к забору плывет, по чуть-чуть приближается. Скоро будет и дверь не открыть.

– Да ладно. Не может быть.

– Пойди посмотри.

Тут вообще земли плывучие.

Рассказывают, в деревне много лет назад жил гробовщик. Колотил гробы с утра до ночи. И хоть брали его гробы по надобности, все равно, сторонился его народ. Мол, что за любовь у него странная. Колотил бы сундуки, в них век надобность.

Каждый год гробовщик гробы сушил. Вытаскивал их на улицу. Деревенские как увидят гробы, так пугаются. Всю жизнь нам, говорят, забыться не даешь. Вроде даже и Старец к нему приходил, говорил, мол, люди жалуются. Слишком частые про смерть напоминания.

И случилось однажды – гробы гробовщик выставил, да приболел. И свезли его в больничку дальнюю.

А тут дожди. И не просто дожди, затяжными ливнями. И вот как-то утром народ пошел коров выгонять, глядь, а рекой гробы плывут – новенькие, нарядные.

Так по реке и отправились.

Тут как раз перекрестился народ, повеселел, праздник спраздновал.

А гробовщик выздоровел, вернулся домой. Видит, там пустота, все припасы река сплавила. Так он сам к Старцу отправился, не побоялся болот. Помоги, мол, вернуть законное.

– И что? Кому они нужны, гробы?

– Говорю же, гробы крепкие. Их все до одного вниз по течению повылавливали и к нужному делу пристроили. Кто подобрал под свой размер, кто припрятал себе на чердак, а другие так по хозяйству приладили.