Анна Гайкалова - Семьдесят шестое море Павла и Маши П.

В Университете Павел учился беспроблемно. Уже на третьем курсе он начал подрабатывать на кафедре психологии труда, а после защиты уволился и ушел в неприметную с виду лабораторию. Там он собирался посвятить себя эксперименту – это казалось непаханным полем, на котором можно вполне проявить себя. Диплом психолога по кафедре инженерной психологии представлялся прекрасной ступенью для старта научной карьеры, а отношение к нему как к подающему большие надежды студенту любые сомнения в своей профпригодности уничтожали на корню.

Лаборатория изучения зрительного утомления находилась в конструкторском бюро при крупном отраслевом научно-производственном объединении. НПО, КБ, – в ту пору это были весьма распространенные аббревиатуры. Учреждения могли относиться к какому угодно ведомству вплоть до министерства обороны, и называться тоже как угодно, лишь бы в названии не отразилась суть. Непосвященный житель не должен был догадаться, что какой-нибудь скромный заводик электронагревательных приборов работает на оборону. Для этого при таком заводе существовал магазин, где в самом деле продавались рефлекторы и утюги.

Организация, в которой Павел занимал должность инженера по охране труда, занималась разработкой оптических приборов. Надо сказать, что сама эта должность так же мало говорила о ее возможностях, как и название предприятия. Вот и маленькая лаборатория удачно вписывалась в обычный по тем временам миф об основной деятельности НПО.

«Все во имя человека, все для блага человека» – гласили лозунги и плакаты тех времен, и Павел, подобно тысячам жителей страны, всем сердцем верил, что именно такова цель правительства державы. Преисполненный патриотизма, он и учился отлично, и работал на совесть. Только Нина Дмитриевна оставалась его выбором недовольной.

– Паша, я не понимаю, как можно гробить твои блестящие способности в какой-то, как ты это говоришь? Мелкой шарашке? Нет, это выше моего понимания, право!

Но какого бы названия Павел своей работе в шутку ни давал, это была серьезная лаборатория. Своими разработками в области зрительного утомления она заслужила приличный авторитет в научных кругах. Естественно, тут занимались не только этой проблемой. Но прочее, как положено, тщательно скрывалось, и даже внутри самого подразделения одни сотрудники не слишком хорошо представляли, над чем трудились другие. Особенно если дело касалось вопросов, скрытых под грифом секретности.

Первые годы работы Павел чувствовал себя вполне удовлетворенным. Он был уверен, что совсем скоро начнет подниматься, и поначалу обстановка его устраивала полностью. Стабильность, безусловные перспективы, действительно важные задачи – чего еще желать?

Но началась перестройка, и все, на чем держалась окружающая жизнь, медленно пришло в движение, поползло во все стороны, как отжившая свой век старая рыболовная сеть. Мир завибрировал, заголосил непривычными лозунгами, замерцал туманными ожиданиями.

Первым делом предприятие затянуло на своих сотрудниках дисциплинарные ремни. Но не успел коллектив возроптать, как стало ясно, что вся эта строгость на словах. То там, то тут оставались незамеченными нарушения, которые раньше грозили бы как минимум выговорами, а то и увольнениями. Задания стали «провисать», намеченные планы «зажевываться», и об этом понесся шепот по углам. Гласность как политика государства в стенах НПО обернулась нервными догадками, страхами и сгустившимся туманом недомолвок.

Павлу трудно было представить, что когда-нибудь в дверях секретных предприятий появятся передвижные киоски, в которых, как в фантастических рассказах, окажутся любые книги, все, о чем сейчас казалось немыслимым мечтать. Предположения, конечно, утопические, но, по логике событий что-то подобное могло произойти! Перестройка обещала обрушить любые информационные барьеры, которые, впрочем, Павлу только в работе и мешали. Он мечтал иметь доступ к закрытой литературе для своих разработок и нервничал все сильнее, то предвкушая новые возможности, а то – не веря ни в какой позитив.

А перемены, в самом деле, вершились, и вскоре стало казаться, что страна готовится к отмене всяческих табу.

Павел относил себя к энтузиастам науки и, несмотря на нервотрепку, оставался бы по-прежнему довольным судьбой, если бы не честолюбие. Рядом успешно существовали его коллеги с более прагматичным складом ума, и они давно уже имели не только огромные материальные преимущества, но и допуски к закрытым материалам, а потому осторожно или чопорно сторонились всех остальных. Но даже не это оказалось решающим для Павла: веря в будущую удачу, временное превосходство коллег над собой он бы еще потерпел.

Мысль о том, что нужно менять специальность, впервые зародилась в нем, когда один за другим стали затормаживаться перспективные проекты и отменяться эксперименты, о важности которых кричали только вчера, и для начала которых все уже было предусмотрено. Коллектив роптал все сильнее.

– Это явление временное! – возбужденно утверждали одни.

– Да угробят они науку в конце концов, – куда менее эмоционально цедили другие.

– Неужели непонятно, что это полный развал? – озираясь по сторонам, качали головами третьи, и добавляли, что все возрождение на словах, и перестройка приведет к краху не только науку, но всю страну.

Наконец направление, в котором трудился Павел, тоже посчитали неперспективным. Ну, если даже зрительное утомление трудящихся их не интересует, то чего еще тут можно ждать? – в растерянности Павел стал более внимательно присматриваться к тому, что творилось вокруг.

этому времени разобщенность воцарилась повсеместно: одни боялись, что их опередят, другие впадали в суеверие, третьим вообще ни до кого не было дела. Эти последние, понимал Павел, самый безнадежный контингент для попыток что-либо прояснить, тем более что, стоило кому-то проявить интерес к вопросу не своей сферы, как от него начинали буквально шарахаться. Зависть и интриги кружили в наполненных тревогой стенах, предупреждая о том, что лучше всего быть осторожным и держать нейтралитет.

Далекому от интриг Павлу спокойствие давалось с трудом. Он то и дело строил догадки и планы, но испытывал одно разочарование за другим. Ведь он поверил поначалу, что новое политическое мышление науки коснется в первую очередь! Однако через некоторое время сотрудники стали увольняться, послышался ропот даже с той стороны, которая всегда считалась привилегированной и успешной. Обычные инженеры, занимающие должности подобные Павловой, начали высказывать вслух:

– Никому мы тут не нужны, – вздыхали энтузиасты, но по-прежнему погружались в расчеты.