Юрий Толстихин - Эта непонятная штука – ЖИЗНЬ

Майн Рид – это небольшой книжный магазинчик в центре города, открытый парнем и девушкой на скорую руку. Он существует уже около полутора лет и всё набирает обороты. Женя и Света не снимают квартиру, а живут в магазине, за шторкой в подсобном помещении (Лондон, Кинг, вот их история уже чем-то захватывает, да?). Там лежит матрац, стоит шкафчик из Икеи и живёт рыбка Вуппи. Раньше это была моя рыбка, но когда я на каникулы покидал город, то часто отдавал Вуппи ребятам. В последний раз забирать не стал.

В магазине по обеим стенам небольшого зала стоят стеллажи с букинистикой, редкие издания, учения о психологии и всякая всячина. Посредине зала стоит кофейный столик, два дивана и большой пузатый телевизор из нулевых. На телике Женя и Света смотрят фильмы с VHS кассет, устраивая тематические вчера в магазине, играют на Сеге в те игры, которые старше меня. А на их диване я спал недавно. Может с месяц назад. Раньше я отшучивался, что останусь жить в магазине, но в тот вечер мы снимали новое видео для канала ребят: смысл шоу – пить пиво и не только, обсуждать книги и жизнь. В тот вечер я напился и довольный завалился спать прямо в зале.

Вернёмся к основному сюжету. Света уже ушла спать. Женя стоял у входа в магазин, курил последнюю сигарету. За его спиной, на витрине, теплым светом горела гирлянда с большими лампочками, а над головой висела бело-синяя табличка «Майн Рид».

С Женей мы перебросились парой свежих стишков, которые сами и написали. Он высказал своё мнение о моих строчках, что-то предложил исправить. А я уже их опубликовал в группе ВКонтакте, получил пять или шесть социальных одобрений в виде лайков и не очень-то хотел что-то править. Нет, читателя я уважаю, но если я допустил ошибку – пусть она будет видна. Ведь мы лишь сумма ошибок и попыток их исправить. Пока я пишу – плескаю краски налево и направо. Они растекаются или я их размазываю. Когда они засохнут, нет смысла править – все краски облупятся, и останется только блеклый цвет.

За более чем год работы ребята обзавелись некоторым количеством контактов Нужных людей. От работников типографии и издательств, до начальников выставочных галерей и директоров журналов. Мне для моей задумки был нужен

контакт человека, ответственного за картины в музее современного искусства. Выглядело это так, будто я стрелял у Жени сигарету. Он нехотя достал телефон, нашел и продиктовал мне контакт.

– Это последний, честно, – сказал я. Бывало, я брал у него номера издательств, чтобы продвигать свою книгу. На вопрос: «Зачем?» – я тактично промолчал и пообещал зайти через недельку, когда смогу уладить проблемы с учебой. Мы попрощались. Женя ушел к Свете, а я, опоздавший на метро, побрёл домой, не желая тратиться на такси.

И что-то есть в этих пустых ночных улицах. Правда, в этом городе «пустой» является, как мне кажется, улица, когда в радиусе десяти метров от тебя всего один-два человека.

Идешь, как герой кого-то кино или эпической книги, – в своей фантазии, ты последний выживший, ищущий пристанище в угасающем городе. Или наоборот.

Беспечный романтик, скитающийся по улицам в надежде найти какие-то свежие образы, ведь за продуктивность, которую ты проявлял недавно, нужно платить застоем мыслей. Не идёт. Не пишется! И ты цепляешься за детали, чужие разговоры, взгляды, манеры, подолгу всматриваешься в небо, закаты или рассветы.

В один из таких застоев я думал: «Вот было бы классно надевать маски (притворяться не собой), знакомиться с людьми, а после насыщения пропадать. В мире и так много мудаков. Он не совершенен. Вряд ли я буду лишним звеном.

Это всё были мысли – головные мюсли, пережеванные, проглоченные или выплюнутые за истечением срока годности. Как бы это ни было нескромно, я всё же отнесу себя к немудакам. Хотя другой человек может не согласиться. Не очень буду переживать.

После расставания я осознал, что в жизни не так уж много вещей, о которых стоит переживать. Я надеюсь, вы это понимаете, иначе вам тоже единожды придётся сгореть. Ради осознания.

Люди много думают о том, о чем не стоит. Все эти мелкие проблемы как снежинки в лютый мороз – могут щипать твои розовые щеки, но это ведь тебя не убивает. Другое дело – сосулька. Вот если она рухнет на твою заполненную проблемами и заботами головушку, то они быстро разлетятся в разные стороны, создавая проблемы уже другим.

Меня убила сосулька. Размозжила мою голову на части, и я еще долго бился в конвульсиях. Сколько же хлопот доставили ошмётки моих мозгов тем, кто пытался помочь. Да и той крыше, с которой она упала, тоже досталось. Честно, такой цели не было. Особенно досталось моему другу Игорю, которому я всё еще иногда досаждаю вместе со своей одержимостью.

Глыба недавно пыталась свалиться и на его голову, но у Игоря или голова прочная и слишком горячая, что лёд тает еще на подлёте, либо, то, что для меня лавина, для него – небольшая неприятность. В общем, он гораздо легче перенёс ранение.

А сегодня на улице зимы еще не было. Была осень. Я прошёл мимо старинного театра, свернул за угол и пошёл домой. Луна была большая, огромная желтая освещала город. Красиво! Жаль, что в городах не видно много звёзд. Их подменяют огни большого города, но это как сахар и аспартам – совсем не то! С другой стороны – об этом не стоит сильно переживать.

Я завалился домой. Шёл около часа, ноги под конец дня уже подкашивались. Леся, кажется, спала. Голова гудела от мыслей. Словно рой пчёл: они атаковали меня, не давали нормально существовать. У меня всегда было два пути – глушить размышления музыкой или чем-то крепким. Не желая будить Лесю, я отбросил первый вариант и потянулся за вторым, который стоял под барной стойкой на кухне. В холодильнике нашёл немного колы – виски с водой пить я перестал после первой же пробы

Из бутылки, вместе с характерным звуком открывающейся пробки, вылетела, как джин, Ева. Она, в отличие от меня, могла лицезреть суету в моей голове. Я мог лишь чувствовать.

– Ну что ты, весь такой тревожный? – сказала она. Взяла за плечи, провела по спине холодными ладонями. – Может, устроим ночное путешествие? Я такое выдумала! – я выпил, снова надел уставшую гримасу и отмахнулся рукой от возбуждённой музы. – Еще недолго и я буду считать тебя творческим импотентом! У тебя за этот год одни стишки и ни одного рассказа! И смех и грех. Ты же стихи любишь меньше, чем прозу! – Я согласился. Но на прозу совершенно не было времени. Быть может, если я не писал стихи, у меня остались бы идеи для полноценного романа. Но я уже был не в форме.

Осторожно влез в кровать. На лицо Леси падал свет луны, поэтому я видел, что глаза ее открыты. – Как ты? – шепотом спросил я. Она вытерла слезы об моё плечо и молча прижалась. Она сопела. Звучно. Мне нравилось. Так и уснули