Юрий Толстихин - Эта непонятная штука – ЖИЗНЬ

обнявшись.

Будильник на 7, подъем чуть ли не в 8, скорый завтрак овсяной кашей, автобус и вот я на месте. Кто бы мне сказал пару лет назад, что я буду каждую неделю смотреть на труп, подвешенный за крючок в кабинете, разбираться в каком из трёх больших военных зеленых ящиков какие именно кости лежат, доставать мозги из формалина – я бы не поверил.

В коридоре повстречал нашего препода. Идеально выглаженный халат и костюм, добрый взгляд и седые волосы – все при нем. Как же я обожаю седые волосы. Если бы я, как в игре, мог выбирать цвет волос при рождении, то

обязательно выбрал бы цвет седины. Это статусно, мощно!

Помню, он рассказывал, как стал анатомом. Каждый день сидел в анатомичке с кучей учебников и трупами, разбирал, писал, переписывал. Предмет, конечно, увлекательный. Наверное, самый-самый из всех, что были за год. Но всё же не так сильно захватывал, как литература. Фёдор Афанасьевич (преподаватель) как-то рассказывал, как чистил детскую голову в пакетик, сидя на съезде пионеров (стоит сделать сноску и пояснить, что это всё легально и документально заверено;

звучит жутко, но привыкаешь быстро) А глаза-то у Фёдора Афанасьевича добрые. Руки матёрые! И все ради науки, ради блага учеников и их последующих пациентов, но «Но» всплывает часто

Когда мы пришли в анатомичку в первую неделю после поступления, мы ходили, поджав хвосты, осматривались и чуть ли не подскакивали от каждого шороха, трогали препараты в резиновых перчатках. Спустя несколько дней мы уже спокойно гоняли чаи в перерывах рядом с костьми черепа (а после и всеми органами: от языка до кишок и т.п.). Возможно, дико.

Моя Первая любовь и Леся были уверены, что все процедуры проходят в перчатках. Они спросили. Я соврал. Да, это нечестно, но у людей просто нет осознания того, что это обычные препараты. Считайте, что они из пластмассы или картона. Целее будут ваши нервы и наши отношения.

Тела, пробыв невостребованными 3 месяца, проходят процедуру декриминализации в нужной инстанции и после передаются на благо науки.

Изучаются препараты, произведенные на анатомических кафедрах, в большинстве случаев медиками. И я даже не знаю, кто больше потерян: люди, ушедшие на препараты или же люди, изучающие их? Я очень уважаю медиков, работающих по специальности. Возьмём в расчет неплохую продолжительность жизни в нашей стране – 70 лет. Человек не умер под колёсами случайного грузовика, а прожил жизнь. Медик. Он отучился в школе 11 лет, в университете 6, а после при больнице от 3 до 6. Это же жуть! Те, кто заканчивают и идут в специальность – стальные гиганты. Эти люди (не хочу писать это словно, но считаю, что оно как никогда кстати) губят свою жизнь ради спасения других людей. Альтруизм в чистом виде. Не знаю, в какой специальности профессиональная деформация может быть так сильно выражена. Особенно если говорить про хороших психологов. Если мы плачем, когда больно другим (наш мозг мысленно примеряет чужие ранения на нас самих), то психологи, кажется, вообще теряют часть собственного «Я». Рану можно зашить. Руку можно отрезать и надеть протез. Но душу ты не вынешь и не стряхнешь с нее налипшие события, не зашьешь.

Во время рутинной учёбы Ева меня практически не беспокоит – лишь иногда приносит какие-нибудь интересные мысли или строчки, которые нужно еще править, править и править. Но сегодня для нее был праздник, так как мы с Лу пошли вечером записывать стих.

Лу – однокурсница, которая тоже пишет стихи. В большинстве случаев они мне нравятся, о чем я откровенно говорю. У нас получаются такие творческие объятья – меняемся стихами, мнениями. Мне это нравится. У нее острый нос, не длинные волосы, карие глаза, стройные ноги и цепкие руки.

Я не особо люблю критиковать чужое мнение, особенно творчество. Вот именно так человек хочется себя вскрывать и показывать окружающим? Пусть делает так, как считает нужным: пишет, рисует, прибивает свои гениталии к Красной площади! Я уверен, на каждое, повторюсь, на КАЖДОЕ творчество найдется свой зритель/потребитель (подчеркните нужное). Необходимо постоянно

«гнуть свою линию» до тех пор, пока она не сломается, иначе она как ветка зелёного дерева разогнется, ударит по лицу.

Мы встретились у метро и пошли гулять по ночному городу. На улицах было мокро, но свежо. Дорожные фонари горели холодным светом. Лу вела меня куда-то. Я очень люблю выстраивать планы и ненавижу, когда они не идут так, как я спланировал в своей голове за день до этого. А с этой дамой строить планы – только себе делать хуже. Авантюристка, она вела меня куда хотела, а я особо не противился.

Раз я качаю часть смыслов из романа, который должен был выйти, но я обрек его на забвение, то вставлю сюда небольшой кусок:

«К ним навстречу вышел помощник Нюни – Семён Семёнович Пустой. Это был удивительно безыдейный человек, а самое удивительное в нём – его высокая должность. Он носил брюки, которые ему выбрала мама, прическу – бабушка.

Хоть выглядел он неплохо, но не так как хотел сам. А как бы хотел и не знает! Вечерами его можно было встретить, лежащего на лавке у центрального (единственного) фонтана или же у себя в комнате. На вопрос «Что делаешь?» он отвечал «Ничего». И так день за днём. Пустой поглощал всю информацию о мире, но себе не оставлял ничего».

В какой-то степени, в моих реалиях я был Пустым, но теперь, как вы видите, всячески пытаюсь это исправить.

Раньше я думал, что любые столкновения мнений – абсолютный, стопроцентный конфликт, разрешение которого могло кончиться или дракой или капитуляцией одного из действующих лиц.

Текст предоставлен ООО «ЛитРес».

Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию на ЛитРес.

Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.