Александр Фролов - Что там, во времени?

А любимое сокровище, не преуспевшее, ввиду анамнеза, на образовательной и научной стезе, но, главное, получившееся добрым и умным, старается не оставлять меня надолго без присмотра. Особенно, когда деятельная жена размазана в пространстве по рабочим точкам. Правда, есть Атос, Пуся и Маруся – тоже члены семьи, по-своему любящие меня, преданные и заботливые. Но сокровище считает, что прикосновения её рук всё же приятнее для меня, чем возложение когтистой лапы Атоса или ласковое впивание когтями в ногу со стороны Пуси и Маруси при их поглаживании. Вот и сейчас, пока я сижу на террасе и предаюсь осмыслению прожитого, она там, в домике, готовит мне какую-то вкуснятину. Так и есть, хитро выглядывает из-за угла и, поняв, что я её вижу, несёт на подносе пару тарелок и кружку – действительно, именно с тем, чего я хотел. И как она это угадывает?

В этот необычно жаркий июньский вечер на ней только лёгкий до полупрозрачности халатик на абсолютно голое тело. Оно, это тело, необычное в своей прекрасности, облито кожей редкостного качества: за всю жизнь я считанные разы видел такое и прикасался к такому. Чудо хорошо знает, что оно мною предельно изучено как любимый ребёнок и как самый надёжный, верный и умелый партнёр по бане – аж с тех самых двенадцати лет. Да знали бы о таком соответствующие лица и, опять же, другие части тел этих лиц, – посадили бы меня тогда в узилище как миленького. А у меня ни разу не то что чего другого, а даже и мысли не шевельнулось за пределами отцовско-дочернего. Но восторг от прекрасности, к сохранению и преумножению которой я причастен, был со мной всегда.

Поставив передо мной принесённое, чудо село напротив, непринуждённо прижав локтем полу беспуговичного халатика, и, улыбаясь, уставилось на меня своими монголоидными глазами.

– Вот это – дааа! – проговорил я, уплетая холодное мясо с хреном. – Лучшего было и не придумать!

– У меня такое впечатление, что ты хотел о чём-то со мной поговорить.

– Да, есть у меня к тебе дельце, – не выпуская вилки из правой руки, я левой подвинул к ней по столу продолговатый конверт.

– Что это?

– Я знаю, что у тебя две свободные недели, и в связи с этим хочу тебя попросить кое-что сделать для меня.

На лице чуда появилось напряжённое выражение ожидания пакости от ближнего при невозможности отказать.

– Говори, пожалуйста, не томи!

– Там, в конверте, путёвка и билеты. Дима вчера привёз, я его попросил. Слетай, пожалуйста, за меня на Мальдивы. Вернёшься и отчитаешься. Это – хвостик к моему деньрожденческому подарку тебе.

– Ты знаешь, я в растерянности. Во-первых, ты сам всегда мечтал туда слетать. Почему бы не, а? Во-вторых, это как-то совершенно неожиданно, я просто внутренне не готова. Ну, и в-третьих – как ты тут без меня?

– Во-первых, я один лететь туда уже не могу, будем честными. Нагружать любимых уходом за мной там я не намерен. Да и врачи морщатся от перспективы пребывания меня на пляже. А иначе – зачем туда? Во-вторых, так легли карты и сбежались обстоятельства: не знаю, получится ли такое ещё раз. Почему бы мне не побывать там в твоей гладкой шкуре? В-третьих, мама возвращается завтра, и следующий семинар у неё – как раз через две с лишним недели. Да и Атос-Пуся-Маруся – тоже надёжный оплот для меня в твоё отсутствие.

– А когда вылет?

– Завтра вечером.

– …?

– Я очень прошу тебя выполнить эту просьбу. Понимаешь, я как-то шкурой чувствую, что это мне очень нужно. Сегодня побудешь ещё со мной, а завтра раненько рванёшь в город. Через два часа будешь в своей городской квартире и всё успеешь – и собраться, и оформить что нужно. А там – и в городе, и в дороге, и на месте – если что будет нужно, есть телефон и комп.

– Ну ты меня и озадачил… И отказаться не могу, и беспокоит меня что-то.

– Плюнь!

– Плевать не буду, а вот в озерке пойду искупнусь – я явно перегрелась от всего этого. Но в любом случае я тебя так люблю!

Вскакивает, и, уже не запахивая халатика, забегает в дом, выходит оттуда с большим махровым полотенцем, спускается с террасы и быстрым шагом идёт к озерку, в сторону солнца, готовящегося опуститься на гребень горы.

– Ну ладно, а я пойду прилягу, – говорю ей вслед и встаю.

Она слышит и, не оборачиваясь, машет рукой.

Ещё немного сижу и слушаю, как в купальне с фырканьем и повизгиванием плещется доченька.

Вхожу в дом. Глянул на старинные настенные часы – и обалдел. Где-то около 19.30! За всеми любованиями, воспоминаниями, жеваниями и одариваниями время пролетело ласточкой. В противоположной двери стене, почти в углу комнаты, высокое окно, в которое бьёт садящееся на гору солнце и через которое видна тропинка к озерку. Перед окном, вдоль той же стены, широченная ротанговая кровать. И постель расстелена. Ай да Чудо! Немного раздумываю, раздеваться или нет – жарковато, а я в полотняном домашнем костюмчике, чтобы не прилипать к стульям и креслам. Тянет лечь. Но в то же время там, по поверхности блестящей стальной сферы, под мягкой плюшевой мохнатой шкуркой, мышью бегает какое-то беспокойство. Словно зовёт кто-то на помощь. Приходит на ум точная передача этого состояния великим романтиком Юрой Кукиным:

Отчего-то стало неспокойно,

Не могу уснуть, тревогой переполнен.

Вижу, горы подступили ближе,

И тоска собакой ноги лижет.

Закурил – нет, неуютно в мире!

Не могу понять, чем мой покой нарушен.

И вдруг, сердцем слышу, носится в эфире:

«SOS – спасите наши души!»

Давно нет Юры. И его любимый портвейн уже не тот; моя «Арония» – лучше. Но беспокойство в эфире носится именно по-кукински, причём сегодня – почему-то с особенным топотом. Всё-таки прилягу-ка я, пока предмет спасения не определился.

Не раздеваясь, ложусь. Взглядываю на заоконную красоту и чувствую, как слегка закружилась голова. Закрываю глаза. И проваливаюсь.

Ну, даёт папуля! У него всё всегда очень продумано. Значит, это неспроста. Почему именно Мальдивы? Почему именно завтра? Почему это меня так забеспокоило?

Купальня у нас классная. Через край озерка, точнее, над ним вблизи края, лежит на лиственничных сваях деревянный мостик с перилами, соединяющий две разделённые озерком части усадьбы. А рядом с мостиком, в специально сделанном углублении, с входом со стороны «Большого Дома», погружена в воду платформа три на три метра с мелкосетчатыми стенками чуть выше поверхности воды. Глубина воды в этой купальне – полтора метра. Вход, вплыв и вполз всем жучкам, червячкам и пиявицам запрещён. На зиму всё это поднимается из воды, чистится и ждёт следующего сезона. Озёрная водичка чуть-чуть попахивает сероводородом из-за водорослей, но очень мягкая и экологически сверхчистая – моющих средств мы туда не заносим. Дети обожают эту купальню, да и я тоже. Наверное, всё же я во многом осталась ребёнком. Хотя пора уже и своих иметь – зудит иногда.