Алиса Лунина - Письма к Орфею

В Германии все, впрочем, решилось быстро: он уволился с работы, собрал вещи, простился с подругой, с которой они были вместе два года (расстались легко, в один миг – без упреков и обид, как расстаются порядочные люди, когда в их отношениях уже нет любви, или вернее, когда в их отношениях никогда и не было любви), и уехал в Россию, словно закрыл занавес завершившегося спектакля с голубоглазой героиней, исполнявшей роль его подруги (как там ее звали, Гретхен или Брунхильда), разыгранного в декорациях сонного немецкого городка.

И началась его новая жизнь… Пустая квартира в центре Петербурга, где все напоминало ему о матери, и одиночество – пока он жил в Германии, прежние друзья куда-то «разбрелись»: кто уехал из города, кто с головой ушел в свои дела и семьи. Ему нужно было учиться жить в этом состоянии абсолютного одиночества.

И вот – осенний Петербург, серая Фонтанка, какая-то странная записка в руках… Усмехнувшись, он вновь перечел ее, и на сей раз пришел к выводу, что само стихотворение Рильке прекрасно, мысли неведомого автора занимательны, а вот перевод стихотворения оставляет желать лучшего.

Вечером Павел нашел оригинал стихотворения на немецком, и долго вчитываясь в волшебные строки, перекатывая звучные немецкие слова на языке, вдруг почувствовал, что стихотворение можно иначе передать на русском, и неожиданно для самого себя взялся за перевод. Несмотря на то, что прежде он никогда не переводил поэзию (хотя прозу – случалось), это занятие увлекло его. Он продирался сквозь плотную вязь текста, образы и метафоры, мучительно подбирал слова, словно открывал их заново и, наконец, через пару дней, его собственный перевод был готов. Павел переписал его от руки и вечером того же дня, отправился в книжный магазин. Отыскав на знакомой полке ту самую книгу Рильке, он оставил в ней между страниц свой лист с переводом, будто включившись в какую-то странную игру, правила которой ему пока были непонятны.

Когда через неделю он вновь пришел в магазин «проведать» знакомую книгу, его записки с переводом в ней не оказалось. Зато там была новая записка. Некто, поблагодарив его за перевод, признал, что этот вариант гораздо полнее раскрывает смысл стихотворения, его глубину, и саму суть одиночества. Павел тут же вырвал лист из блокнота и написал ответ, процитировав в нем фразу Рильке об одиночестве в любви. «Lieben heisst allein sein. Любить – значит быть в одиночестве», и добавил, что согласен с Рильке в том, что одиночество – это своего рода гипсовая повязка на душу, которая что-то лечит. Павел вложил свою записку в книгу и ушел.

Через неделю Павел достал из «книжного тайника» – книги, ставшей своеобразным «почтовым ящиком» ответное послание. Его невидимый собеседник на сей раз разразился целым письмом, в котором рассуждал о любви и одиночестве. Читая письмо, Павел улыбался – этот некто, кто бы он ни был, рассуждал изящно и умно и, безусловно, знал предмет рассуждений, иначе говоря, этому человеку было знакомо состояние одиночества.

Так и повелось, – примерно раз в неделю Павел заходил в книжный магазин, выбирал для себя книги, а потом наведывался к знакомой полке – оставлял свое послание или забирал ответ таинственного собеседника.

Они писали друг другу о разном; иногда это был просто обмен фразами, заключенными в коротенькие записки, иногда они пускались в пространные рассуждения на ту или иную тему. Сначала Павел отчасти смущался этой странной переписки, полагая, что все это несусветная глупость недостойная взрослого мужчины (развели подростковую игру!), но потом успокоился, поняв, что на самом деле причины, по которым он включился в эту игру, вполне понятны. Вернувшись в Россию, он отчаянно пытался найти точку опоры, построить новый мир, а тут вдруг письмо из «ниоткуда» – словно упало с неба; понятно, что это событие удивило его и заставило включиться в диалог. Как бы там ни было, в абсолютном одиночестве его новой петербургской жизни, эти письма стали для него возможностью беседы с тонким, умным собеседником. Кроме всего прочего Павлу было приятно получать рукописные письма, хранящие тепло рук, индивидуальность почерка. Пользуясь электронной почтой, Павел, тем не менее, считал, что постоянно используя клавиатуру, теряя сам навык письма, утрачивая почерк, мы в каком-то смысле теряем свою индивидуальность; ему было приятно писать кому-то письма от руки и получать в ответ такие же «живые», читать их «между строк», обращать внимание на настроение автора, подметив, что здесь буквы с легким завитком, а тут неровные, словно бы в этом месте автор письма волновался.

Естественно, с самого начала Павел задумывался о личности автора писем, пытался его представить. Он почему-то сразу решил, что это женщина. Однажды он даже почувствовал исходящий от письма запах духов (первоклассных, дорогих духов!) и обрадовался тому, что его догадка подтвердилась. Как-то, не удержавшись, он показал одно из писем своему знакомому, интересовавшемуся графологией: «Что скажешь об авторе?»

Тот внимательно изучил послание и пожал плечами:

– Женщина. Средних лет. Чувствительная, эмоциональная, но вместе с тем натура сильная и страстная… При этом не слишком уверенная в себе…

– Да-да, – улыбнулся Павел, – все так, как я и думал.

Он, впрочем, старался одергивать собственное воображение: «возможно, я просто перечитал немецких романтиков и развел Шиллера, там, где его нет. Может статься, моей героине лет шестьдесят, и у нее тонна лишнего веса и скверный характер?! А может, это вообще чей-то гнусный розыгрыш?!» Но ничего не поделаешь, – его воображение коварно рисовало красивую, тонкую, светловолосую женщину лет тридцати с детскими запястьями и длинными пальцами. «Как ее зовут? Чем она занимается? – думал Павел. – Что она любит?»

Она звалась Татьяной, и была тонкой и светловолосой, как и грезилось Павлу, правда, она была чуть старше, чем ему представлялось, – ей было тридцать шесть. Татьяна любила цветы (у нее росли даже самые прихотливые фиалки), театр, кофе, и книги. Да! – еще книжные магазины. Особенно огромный книжный в центре города, где можно было надолго потеряться среди бесчисленных книг, а после прийти в кофейню, расположенную здесь же и, попивая кофе, рассматривать купленные книги. Татьяна считала, что без книг и кофе жизнь была бы скучна и невыносима. Запах кофе, шелест страниц, – как в ее детстве…

…Вначале было слово. Слова разрастались в страницы, страницы – в книги, книги – в эмоции, чувства, жизненный опыт.

Татьяна рано начала проявлять интерес к книгам; еще не умея читать, она ползала у стеллажей отцовской библиотеки и, исследуя нижние полки, брала книги, до которых позволял дотянуться ее рост; по мере взросления, подрастая – она осваивала новые, «высокие» полки. Научившись читать – читала много, запоем; тем более, что вскоре чтение стало еще и возможностью общения с любимым отцом. Отец – профессор, доктор исторических наук, был целиком погружен в работу, и даже выходные проводил, запершись в кабинете. Когда Татьяне исполнилось десять, она добилась у отца разрешения находиться с ним в его рабочие часы в кабинете, пообещав, что будет тихо читать рядом. Так и повелось, – она приходила в отцовский кабинет с какой-нибудь книгой и читала, пока отец работал, погрузившись в увесистые тома и кипы бумаг. Иногда отец прерывался, чтобы сварить себе кофе, а Татьяне горячий шоколад, а потом оба снова погружались в свои миры: отец открывал очередную «Трою», девочка – очередную книгу. Несмотря на то, что они занимались разными делами, эти совместные часы объединяли их. В памяти Татьяны навсегда сохранилось: устойчивый запах кофе, покашливание отца, шуршание страниц, – счастье.