Евгений Мосягин - Медные пятаки правды

На другой день я дописывал рапорт комбату о состоянии дел в четвертой роте, парторг перебирал свои бумаги, замполит читал «Правду». Открылась дверь и в политчасть вошел комбат. Я встал, парторг и замполит остались сидеть.

– Ты в какую роту ездил, Мосягин? – спросил подполковник.

– По вашему приказанию в четвертую роту в Воскресенск. Заканчиваю отчет о поездке.

– Вот что капитан, – обратился комбат к замполиту, – я думаю наказать Мосягина. Я думаю, – продолжил подполковник по-хорошему глядя на меня, – сотни полторы ему премии дать и объявить благодарность в приказе.

В политкабинете состоялась недолгая немая гоголевская сцена. Совершенно сбитый с толку замполит недоуменно посмотрел на меня, потом негромко промямлил:

– Мосягину стоит.

– Мне доложили, – объяснил комбат, – о результатах Мосягина в Воскресенске. Он там хорошо поработал.

Вот как судьба играет человеком. Начальник штаба грозится разжаловать, а командир части обещает премию и благодарность.

В каптерку первой роты я перестал заходить.

Что же касается премии, благодарности и разжалования, то ни первого, ни второго, ни третьего не случилось.

Из какого-то очень высокого штаба в стройбат приехал с проверкой очень толстый и очень важный полковник по фамилии Плоткин. Он проверил все, что только можно было проверить в батальоне. Я рисовал портрет маршала Василевского, когда проверяющий с парторгом зашли в Красный уголок. В руках у меня были кисти и палитра.

– Что, художник? – спросил полковник.

– Комсорг батальона, – представился я.

– О-о! – полковник протянул мне пухлую, но крепкую руку.

И, кажется, ничего предосудительного во всем этом не было, но вот полковник Плоткин перед отъездом из батальона сделал замечание парторгу: «Все-таки, я полковник, у меня пузо. А он тоненький, ну и сержант, а смотрит на меня как на витрину».

– Не хотел он тебе делать замечание, но обиделся, – с упреком рассказал мне парторг.

Вот уж воистину: «Перед лицом начальственным лицо подчиненное должно иметь вид почтительный и дурковатый, дабы разумением своим не смущать лицо начальствующее». «Чего это полковнику не понравилось в моем взгляде?» – подумал я. Вот и разберись в людях, мне полковник показался вполне нормальным мужиком. С чего это он обиделся? Но это пустяки, так – ерунда, цветочки, как говорится, а вот ягодки мне преподнесло мое, дежурство в Политотделе.

Комсорги отдельных частей, оказывается должны в очередь дежурить в Политотделе. Срок дежурства – сутки. Оно бы и ничего, но в Политотделе имеется некий подполковник по фамилии Нетчик. Личность, не приведи Бог. Он заместитель начальника Политотдела. Этот мужчина из тех товарищей офицеров, которые считают нижних чинов в армии изначально виноватыми перед своими начальниками. Виноватыми не потому что они провинились в чем-то, а потому только, что они – солдаты и сержанты, существа, которые хотя и не пещерные жители, но еще и не человеки. Дежурные поступают в распоряжение этого верного служителя системе. Плохо, что дежурные не имеют строго определенных обязанностей и получается так, что они пребывают в услужении всему штату политуправленцев. Ночью я должен был отвечать на телефонные звонки и принимать телефонограммы, это правильно и понятно, но перед уходом домой, подполковник Нетчик вынес из кабинета начальника Политотдела стаканчик, наполненный карандашами разных цветов, и велел мне заточить их. Ночь прошла спокойно. Утром одним из первых в Политотделе появился Нетчик. Место дежурного находилось в коридоре около тумбочки. Нетчик вызвал меня к себе в кабинет.

– Это вы так заточили карандаши? – вопрос был задан тоном обвинителя и ничего хорошего мне не предвещал.

Я ответил утвердительно.

– Вас что, никогда не учили, как надо затачивать карандаши? Вот смотрите, – подполковник показал виртуозно заточенный карандаш.

Круглый обрез начала конуса заточки представлял собой идеально правильное кольцо, а сам конус от цветной одежды карандаша до грифеля являлся совершенством токарного искусства. Никогда ничего подобного я не видел.

– Вот как надо затачивать карандаши! А вы что сделали? Разве можно такое безобразие ставить на стол начальнику Политотдела? Вы же комсорг, вы должны понимать, что от вас требуется.

– Я не умею так затачивать карандаши, – покаянно объяснил я Нетчику.

– Не умеете! А надо уметь!

– Я умею командовать расчетом 82-х и 120-миллиметровых минометов. И не в одном уставе воинской службы я не нашел ни одного требования об умении искусно затачивать карандаши, – закипая внутри, но очень скромно возразил я подполковнику.

– А у вас должность не командира отделения. Вы комсорг батальона!

– Тогда вам надо было бы подбирать комсоргов по признаку наличия у них способностей красиво затачивать карандаши, – я произносил эти слова и, хотя понимал, что не следовало бы так разговаривать с начальником, но мне, тем не менее, нравилось, как точно я формулирую свои мысли.

– Вы нас не учите, как нам следует поступать! Карандаши он не умеет точить. Вас же не яму заставляют копать! – подполковник был преисполнен негодованием.

– А вот это невозможно, – с удовольствием подлил я масла в огонь.

– Как это невозможно! – Нетчик даже с места привстал. – Что вы себе позволяете?

– Разрешите доложить. Вы же не предупредили меня, что на дежурство в Политотдел необходимо являться с лопатой. Чем же я буду копать яму? А если у вас есть лопата, укажите, где копать и я выполню ваше приказание, выкопаю для вас яму.

– Идите на свое место в коридор! – крикнул подполковник.

Этот диалог состоялся утром, впереди еще был целый день дежурства. «Уж лучше бы мне гравий таскать на пятый этаж», – подумалось мне. На прощанье, когда закончилось мое дежурство, подполковник Нетчик пообещал мне объявить выговор в приказе по Политотделу.

На другой день вместе с парторгом мы ездили в Воскресенск. Четвертая рота нашего стройбата постоянно преподносила командованию нежелательные сюрпризы: то нарушения дисциплины, то невыход на работу, то самоволки, то невыполнение плана. Провели мы с парторгом политинформации по взводам, ротное собрание организовали с вопросом укрепления дисциплины и порядка. Пустое это дело. Гастрольная поездка, не больше. Я пытался объяснить солдатам, что хорошо служить и хорошо работать значительно легче, чем плохо служить и плохо работать. Парторг поездкой остался доволен, а я – нет.

Через два дня в штаб пришло сообщение из Воскресенска о том, что рядовой по фамилии Бугрин украл две пары новых солдатских ботинок и скрылся из подразделения.

Вызвали в Политотдел. Я решил, что начинается для меня веселая жизнь. Видимо, подполковник Нетчик состряпал на меня обвинительный акт. Конкретного материала у него против меня не было, но разве в этом дело. То, что я в своем ничтожестве не проявил перед товарищем подполковником достаточного холуйского трепета, вполне хватило бы, чтобы взять старшего сержанта на цугундер. Ехал в метро и думал, буду молчать, как Зоя Космодемьянская.