Евгений Мосягин - Медные пятаки правды

Я никогда не интересовался этими вопросами, хотя, конечно, понимал все то, о чем толковали майор со старшим лейтенантом. В отличие от них, я понимал и то, что они оба говорят совсем о другом, но никак не об источниках марксизма. Удивительные совпадения случаются в жизни! Надо же было так сложиться, что именно к этому времени у меня в руках оказалась книга Луппола, которую я внимательно читал. Непомерно насыщенная коммунистической идеологией, книга с беспримерным бесстыдством низводила всю мировую литературу к примитивной революционности. Автор ухитрился сообщать, например, о Руставели, что он своим творчеством уходит из феодального мира и «врывается в нашу современность». Поэтические идеалы Руставели, утверждает Луппола, приобрели свое воплощение только с победой Октябрьской революции и «строфы великого Шоты» помогают нам прокладывать путь от социализма к коммунизму. Вот так вот! Проживавшего восемьсот лет назад, великого месха зачислили кандидатом в члены КПСС. Но, несмотря на эти идеологические излишества, книга все же была интересна тем, что имела множество фактического материала о творчестве и жизни великих мыслителей и литераторов прошлого времени. Кроме того, в книге Луппола утверждается мысль о преемственности культуры, автор говорит о том, что даже марксизм питался лучшим из того, что имелось в трех его источниках: английской политической экономии, немецкой классической философии и французском социализме. До этого я слыхом не слышал ни о каких источниках марксизма, но вот слова об этом крепко запали мне в голову и я даже наметил себе при лучших обстоятельствах разобраться во все этом поподробнее. Во время оккупации мне попадались книги по философии и я читал немецких философов Фейербаха, Фихте, Шеллинга, из французских социалистов-утопистов я поверхностно знал Кампанеллу, Сен-Симона, Фурье, а вот из английских экономистов, кроме Адама Смита, даже назвать никого не мог (как, впрочем, и сейчас). Все эти красивые фамилии мало были знакомы мне, хотя и не настолько мало, чтобы я мог спутать их с какими-нибудь другими именами исторических деятелей, скажем, с именами римских императоров или художников эпохи Возрождения.

Наслушавшись умных речей своих начальников, я собрался покинуть политчасть.

– Куда это? – грубо спросил майор.

– В первую роту, в Главный госпиталь. Я же докладывал вам. Надо поговорить с комсоргом роты, помочь ему подготовить доклад. Вам же известно, что через три дня в первой роте отчетно-выборное собрание.

И вот если бы майор не одернул меня своим резким вопросом, я не позволил бы себе того фортеля, который незамедлительно выдал своим товарищам начальникам. Совершенно спокойно и уверенно, стоя у двери я произнес:

– Что же касается ваших безграмотных рассуждений об источниках марксизма, то вам следовало бы знать, что три составных части и три источника марксизма – это английская политическая экономия, немецкая классическая философия и французский социализм. «Эту теорию обогатили Ленин и Сталин». Разрешите идти, товарищ майор?

Не дожидаясь ответа, я ушел из Политкабинета.

Последние слова о Ленине и Сталине принадлежали автору «Литературных этюдов» И. К. Лупполу. Я хорошо их запомнил.

Этот мой поступок напомнил мне те действия, которые в экстремальной боевой обстановке совершали обреченные люди, подавая команду: «Вызываю огонь на себя!». Война давно закончилась, но я вызвал огонь на себя и понимал, что мне оставалось только достойно встретить все козни, которые обрушит на меня товарищ майор.

«Этот дядя будет посерьезней капитана Рысакова», – так подумал я, когда впервые увидел нового замполита. Широкий, кряжистый мужчина, чем-то отдаленно напоминающий новозыбковского нашего соседа Митьку, то ли по ухватке, то ли по внешности. Замполит, по всему, был одним из тех выдвиженцев, которых партия назначала на ответственные должности не по каким иным признакам, а только лишь исходя из незапятнанности их партийной характеристики и кажущейся безупречности морального облика. Что же касается профессиональных качеств, то этот вопрос решался просто. Во-первых, сам майор Шипулин неоднократно слышал речи, разных политработников, а во-вторых, достаточно было постоянно долбить личному составу подразделения о преданности партии и Родине, о верности присяге, о дисциплине и о «текущем моменте». Этого было вполне достаточно для успешного функционирования политработнику в нашем стройбате, да и во всей армии.

С самого начала моего подчинения новому замполиту я ничего хорошего для себя не ждал и очень скоро почувствовал, что замполит меня не взлюбил. И было за что. Я не лебезил перед ним, держался свободно с достаточным соблюдением субординации, но без ожидаемой от младшего командира перед старшим офицером почтительности и предупредительности. Кроме того, майор не мог мне простить моей большей грамотности, которую он считал совершенно излишней. Для службы это не стоящее дело, полагал майор, и считал, что я не по чину занимаю место комсорга батальона. Ему нужен был комсорг, преисполненный почтительности и подавленности его высоким положением и званием. И обязательно с офицерскими погонами. То же, что я, кроме исполнения своей должности, выполнял все художественно-оформительские работы в батальоне, для майора ничего не значило. «Тоже мне, – считал майор, – он и комсорг, и художник. Ишь ты, какой выискался, грамотный больно». С первых дней совместной работы с новым замполитом я понял, что ходить мне в комсоргах осталось до первого отчетно-выборного собрания. Так оно и вышло. Майор Шипулин сожрал меня.

Но как!

Этот полуграмотный крестьянин очень хорошо понимал, что самым надежным способом расправиться с человеком, это стукнуть на него в КГБ. По глупости я как-то пересказал майору услышанный мной разговор двух мужчин в забегаловке. Один из них негромко и доверительно рассказывал своему приятелю об истинных причинах неприязни Сталина к маршалу Жукову. О том, почему Сталин через год после войны сослал Жукова в Одесский военный округ. Говорил подвыпивший мужчина очень тихо, но я стоял за соседней стойкой и не все, но главное услышал и понял. Теперь об этом много писали и говорили по телевидению и радио, а в то время все, что касалось кремлевских интриг, было великой тайной и запретной темой для любого общения. Рассказ мой о разговоре в забегаловке майор использовал в своих целях: он не упустил случая проявить свою бдительность и стукнул об этом в КГБ. Естественно, очень скоро меня вызвали на страшное свидание с сотрудниками кровавого ведомства.

– Иди, – однажды сказал мне майор, – тебя вызывают. В комнате около продсклада тебя ждут, напротив хлеборезки.