Елена Зрянина - Судьба провинциалки

У бабушки по папиной линии был более негативный опыт, она родилась в этих местах и видела больше негативные события в отношениях русских и чеченцев.

Они не всегда находили общий язык: жгли жилища и стога сена, мстили друг другу. Ее тоже можно понять, она многое пережила и поэтому была против моих чувств.

В Москве я не ходила на свидания, кавалеров не было, да и времени на них тоже.

Много работала, чтобы заслужить прописку и жилье, и много училась, чтобы получить хорошее образование.

Лето ждала так, что дни считала, чтобы скорее увидеть родителей и Эмина.

Он приезжал вечерами на машине, мы ехали на наше любимое место в горах, откуда вся станица была как на ладони, и мечтали.

Жизнь шла своим чередом…

В детском саду проводили много праздников для детей. Я переиграла, как мне кажется, все роли – от Бабы-яги до Снегурочки. Все говорили, что у меня актерские способности.

Однажды я поехала вывести родимое пятно на пальце в Институт Красоты (был такой на Калининском проспекте, ныне это Новый Арбат). У косметолога выпал из рук термос с азотом, и мне сожгли кожу руки. Но, как говорят в народе, «не было счастья, да несчастье помогло». Я не могла выполнять обязанности нянечки (мыть посуду и полы), а резиновых перчаток раньше не было вообще.

И меня перевели в воспитатели! Я была уже на третьем курсе иняза и имела неполное высшее образование – раньше к документам и образованию относились очень серьезно.

Я стала работать посменно, на работу приезжать к 7:15 утра, по-другому одеваться и была рада, что поднялась на одну ступеньку выше в своей карьере.

Нянечкой в моей дошкольной группе была очень пожилая и простая женщина – Любовь Васильевна. Она часто заворачивала мне лишнюю котлетку или яблочко (когда некоторых детей забирали до ужина), а то и три для подружек!

Группа в инязе (вечерний факультет) была маленькая – всего 10 человек, если один или другой заболевали или с работы не могли уйти, то сидело и вовсе 5—6.

Учиться было безумно интересно, но очень сложно. Нас все время давили, упрекали, говорили, что мы неспособные, видно, такие педагогические методы были.

У нас была очень сплоченная группа. На первом курсе решили отчислить сразу 6 человек из одной группы и выбрали именно нашу (надо, видно, было внедрить блатных).

Первые 4 человека сдали экзамен на 4 балла (я попала в это число) и отправились заказывать на Ленинском проспекте кафе «Арабелла», чтобы отпраздновать первую сессию. Сидели пару часов, а никого нет из оставшихся. Потом приходит первый зареванный, второй и сообщает, что всех 6 завалили.

В группе с нами учился потрясающий студент Виктор, немец из переселенцев, он был намного старше нас (поступал много раз в иняз до победного конца). Мне было на первом курсе 18, а ему уже 28 лет. Он написал письмо в министерство образования, и нашей группе назначили пересдачу экзамена.

В день экзамена ко мне подошла одна из преподавательниц и сказала, чтобы я шла сдавать предпоследняя, сначала пропустим тех, кого завалили.

Изгоям всем шестерым поставили по 4 балла, а нам (тем, кому повезло в первый раз) поставили по тройке, чтобы хоть какое-то равновесие было в группе в оценках.

Зато это нас безумно сплотило! Мы показали, что мы единое целое, и мы дружим до сих пор. Судьба Виктора как студента иняза не совсем сложилась. Ректор так и не смог простить саботажа, и это вылилось в откровенную неприязнь и травлю борца за справедливость. Ему пришлось уйти из института на 3-м курсе, и получить высшее образование в другом вузе. Способный человек пробил себе дорогу в будущее и сделал блестящую карьеру.

Получил массу почетных званий (даже академика!), написал несколько книг, возглавлял организацию, которая занималась жизнью немцев в России, был помощником депутата и с головой ушел в крупный бизнес.

Второй интересной личностью в группе был Шамиль, татарин из большой и крепкой семьи, по возрасту ровесник Виктора (поступал до армии, потом после и добился своего!).

Шамиль был нашей подружкой, особенно когда исключили Виктора, и он остался единственным мальчиком в группе. При нем велись девчачьи разговоры, не стесняясь, подтягивали сползающие колготы, жаловались на личную жизнь и всегда получали мужской совет. После сдачи почти каждой сессии мы шли к нему домой всей гурьбой, чтобы отпраздновать событие, и мне безумно нравились эти походы.

Родители, Шамиль и его брат с семьей жили в огромной четырехкомнатной квартире напротив церкви, где венчался Пушкин. Место было козырное, папа когда-то работал слесарем, получил комнату в коммунальной квартире, и потом по ходу рождения четверых детей им добавляли комнаты, и скоро вся квартира стала принадлежать их клану.

Я, выросшая в большой семье, очень тосковала по дому, где несколько поколений жило вместе, где вся большая семья собиралась за огромным столом и всем было здорово вместе.

У него была потрясающая мама!!! Мы оставались часто с ночевкой (я, Лариса, Тамара и Ирина). Она выдавала нам по ночной рубашке, вкусно кормила блюдами татарской кухни, а поздно вечером гадала. На иголке и кольце предугадала, что у Ларисы и Тамары будет по одному мальчику, а на мне иголка упорно стояла в центре кольца и не двигалась. Она дипломатично прерывала гадание и говорила, что устала.

Детей в моей жизни нет, предсказания сбылись.

Нам всем было очень непросто работать и учиться в таком сложном вузе. Девочки и Шамиль жили с родителями, у них всегда были тарелка супа и теплый дом. А я жила в общежитии, сама готовила, сама стирала и убирала, на коленке готовила уроки, когда девочки, с которыми жила в одной комнате, рано ложились спать. Часто доучивала что-то на кухне.

Общежитие на улице Ватутина (трехкомнатную квартиру) вскоре закрыли, и нас переселили в ведомственный дом ЦК КПСС на ул. Давыдковской. Это был огромный 20-этажный дом для сотрудников структуры, и под общежитие отдали весь третий этаж (это был первый жилой этаж дома). Там были шикарные трех- и четырехкомнатные квартиры.

Я сначала жила с девочками в одной комнате, а потом как секретарю комсомольской организации позволили жить одной в самой большой комнате – она была больше 20 квадратных метров, с огромным балконом с видом на лес и забор сталинской дачи.

По утрам меня будили соловьиные трели, а иногда и пение солдат из военной части в нашем лесу, когда на построении они пели песню про тех самых соловьев.

На работу ходили пешком минут 15, работали посменно, часто в две смены, а если совсем не повезло и не было няни, то оставались и в ночь.

Меня даже на сессию не всегда отпускали, тогда я просила ребят пропустить меня на сдачу утром первой, а потом бежала на смену, когда все шли праздновать.