Марина Нагайцева - Пьесы для провинциального театра

Что же является самым ценным для новой власти, если жизнь человеческая для неё не имеет никакой цены? Одежда, обувь, мебель? Вот фарфоровые чашки, посуда красивая, шторы. Забирайте! Надо?

А хотите картины? Не жалко ничего, задаром отдаю, берите на здоровье!

Долгие годы собирал он оригинальные полотна и репродукции, ценил живопись, любил свою домашнюю галерею. Однако был готов без сожаления расстаться со всем имуществом.

Дом числился среди самых крупных, красивых и богатых строений Петровска. Понятно, что заполучить его новой власти хотелось: уж больно вместительный, да и позицию выгодную занимает – на центральной улице, с неё начинается Московский тракт.

Павел Алексеевич просчитал даже такой расклад: договориться с властями, чтобы от купцов Просянкиных в ссылку забрали только его одного, а за это он отдаст и дом, и мануфактуру свою, пойдёт на все испытания, лишь бы жена, сыновья, дочери и внуки остались живыми и здоровыми, чтобы не трогали их, оставили в Петровске.

Надо собрать их всех, поговорить, обсудить создавшееся положение, может быть, и попрощаться навеки.

С этой мыслью Павел Алексеевич и обратился к женщинам:

– Пеките пироги, собирайте стол, будем ужинать всей семьёй.

Жена и дочь засуетились, принялись за дело, а Павел Алексеевич всё продолжал просчитывать в уме возможные выходы из сложившейся ситуации. Что будет с ними, родными и любимыми?

Он поднялся на второй этаж по парадной лестнице, неспешно совершая обход своих владений и размышляя о насущном:

«Дом крепкий, ни одну сотню лет простоит, а сколько мы продержимся?».

Неожиданный стук заставил Павла Алексеевича подойти к окну.

Порывистый ветер раскачивал обледенелые ветки, и они, извиваясь под тяжестью ноши, льнули к стеклу.

«Вот и мы, словно ветки эти: гнёт нас судьба, как хочет», – подумал он, вглядываясь в пасмурное оконное нутро.

Вся жизнь семьи вдруг промелькнула перед его глазами.

Павел отродясь робким не был: деловой и решительный крестьянский сын сызмальства во всём отцу помогал.

Зерном и мукой торговали Просянкины: сначала возили мешки за пятнадцать километров из родной Ионычевки в Петровск, на рынке стояли, а потом и оптом стали свой товар сдавать. Дело пошло ещё лучше, когда Павел повзрослел. Спрос на зерно был в ту пору большим, вот и кошельки тугими стали.

Женился сразу Павел Просянкин и в районный город переехал, дом большой купил в самом центре и вскоре стал известным Петровским купцом.

Семья разрасталась, Пелагея ему шестерых детей подарила: Евдокию, Филиппа, Георгия, Елену, Александра и Василия.

Неустанно расширял он свою мануфактуру: построил сараи и помещения подсобные, лошадей и технику купил, свиней развёл и стал не только зерном, но и мясом торговать, даже свой цех открыл, лавки и большой магазин. Людей нанял на работу.

Старший сын Филипп – незаменимый помощник, рано проявил серьёзность и деловые качества, склонность к счёту: вёл бухгалтерию, руководил закупками и продажами зерна, муки, хлеба.

И женился Филипп удачно, ребятишки народились – дочь Шурочка и сын Евгений. Отдельный дом купил для своей семьи, а рядом с домом открыл ещё одну хлебную лавку.

Георгий не отставал от старшего брата: взял на себя заготовку и продажу мяса, производство колбас. Самолично следил за убоем скота, разделкой туш, обвалкой и переработкой, руководил магазином. Везде и всюду поспевал!

Павел Алексеевич не мог нарадоваться деловому характеру сыновей: серьёзные люди, настоящие управленцы.

Георгий тоже женился, свой дом у него появился, детки пошли – Витя и Капочка, жить бы всем да радоваться.

Вот и Сашок, средний сын, влился в семейное дело, скоро самостоятельно хозяйничать начнёт, как и братья.

И младшенький Вася его догоняет – семнадцатый год парню. Напоследок послал им Бог сыночка, в сорок один год родила его Пелагея.

Радовались они с женой: хороших детей вырастили, умных, на радость себе и людям.

И была у них мечта большая, одна на двоих: правнуков дождаться. Будет жить молодёжь в этом доме большом, а уж они с Пелагеей всё сделают для счастья своих наследников.

Да только человек предполагает, а Бог располагает.

Настенные часы в гостиной пробили двенадцать часов дня. Стрелки передвинулись на ещё одно деление по циферблату жизни.

Мама называла его Васенькой, была нежной и доброй с ним.

Отец, наоборот, в чувствах слыл человеком сдержанным, поэтому сына не баловал и звал только полным именем – Василий. К имени он относился с большим уважением, ведь было оно у них с сыном одно на двоих.

Пильганов-старший родился и вырос в Поволжье, в обрусевшей немецкой семье. На родине предков никогда не бывал, от них ему досталась только фамилия, да и та была настолько переделана на русский манер, что распознать в ней немецкие корни уже и не представлялось возможным. Трудился он на собственной мельнице в провинциальном городке.

Дело спорилось, в семье мир да лад, дети подрастали – дочь и сын, что ещё человеку надо?

В пятнадцать лет дочь Шуру замуж выдали, а тут и сынишка Вася расцвёл своей юношеской красотой, стало понятно: завидный жених в Петровске вырос – высокий, статный, светловолосый, голубоглазый. Днём он работал с отцом на мельнице, а вечером помогал матери по хозяйству.

Парни в этом возрасте скрытные, вот и Василий не признавался, что нравится ему девчонка – косы у неё ниже пояса, а в глазах нежная синева. Девочка скромная, из хорошей семьи.

Впервые увидел её мельком на свадьбе родной сестры: вышла замуж Шура Пильганова за Меренова Александра – двоюродного брата девочки.

В своих мечтах Василий прогуливался с ней под руку по центральной улице Петровска и читал ей стихи, ни о чём другом парень и не помышлял.

Он даже попробовал сочинить несколько строк, записал их на клочке бумаги и носил с собой в кармане до тех пор, пока маменька не постирала брюки вместе с виршами сына.

А вскоре время активистов подоспело. Вступил Василий в Коммунистический Интернационал Молодёжи, выдали ему комсомольский билет и нагрудный значок с пятиконечной красной звездой и надписью КИМ посередине.

Он никогда не опаздывал на комсомольские собрания, а в этот раз, как нарочно, не успел к назначенному часу. Ведь предупреждали же – не опаздывать, собрание архиважное.

Василий вошёл, извинился, сел на последний ряд. Он не сразу понял тему, о чём идёт речь. Лектор убедительно рассказывал о классах, на которые разделились жители города, и о том, что, согласно директиве, Петровское кулачество как многочисленный класс эксплуататоров должно быть уничтожено.