Марина Нагайцева - Пьесы для провинциального театра

Следом выступил незнакомый гражданин: он рекомендовал составить списки семей к следующей неделе. Для этого комсомольскому активу предлагалось пройтись по подворьям и записать, у кого и сколько домашнего скота, выяснить, есть ли механизмы и наёмные работники в хозяйстве.

Когда Василий подходил к знакомой улице, сердце стучало, словно колокол. Он и сам не мог понять, зачем его сюда несут ноги, не было у него такого задания. Просто решил сразу после собрания идти к двухэтажному зданию, в котором жила она.

Василий увидел её издалека: девочка возвращалась домой.

Ещё минутка, и массивная входная дверь захлопнется. Василий ускорил шаги.

– Эй, подожди, у меня есть важная новость для твоих родителей, – прокричал он и не узнал свой срывающийся от волнения голос.

Быстро, как на духу, поведал ей правду. Всё, что узнал. Она слушала внимательно, не перебивала, ни одного вопроса не задала. В какой-то миг глаза её наполнились слезами, но она взяла себя в руки и только сказала тихим голосом:

– Лицо твоё мне знакомо, а имя не припомню.

– Василий я.

Ему так хотелось узнать её имя, но смущение было велико, и он промолчал.

– Спасибо тебе.

Девочка ушла.

Когда совсем стемнело, Василий снова вернулся к её дому, но свет в окнах уже был погашен или не проникал сквозь плотные шторы.

Отец и мать Василия больше разволновались от услышанного, чем от позднего прихода сына. Таить им было нечего, не голодали они, конечно, но и богатств не нажили, кроме скромного дома и трудовых мозолей, однако боязно им стало за семью и детей: в неспокойную жизнь вступал уездный городок.

Актив стали собирать часто – почти каждый день. Василий, так любивший общественные поручения, свою значимость в комсомольской жизни Петровска, открытый и весёлый, стал сдержанным, настороженным и грустным.

Там, глубоко внутри себя, Василий-младший знал, чего боится: если родителей девочки раскулачат, то он никогда больше не увидит её.

Морозным вечером в доме купцов Просянкиных раздался требовательный звонок.

На крыльце стоял парень. Он тяжело дышал, изо рта клубился пар. Видно, быстро бежал. Шапку он держал в руке, его волосы покрылись инеем.

– Мне бы с хозяином поговорить, – торопливо произнёс он заготовленные слова миловидной женщине, отворившей дверь.

– Проходите, пожалуйста, – вежливо пригласила она. – Сейчас я его позову.

Василий представлял отца девочки крепким и молодым, а в прихожую вышел пожилой мужчина, седина уже прошлась по его волосам.

– Здравствуйте! Василием меня зовут. Я на заседании актива был, там говорили про вашу семью. Завтра утром придут. Имущество опишут, а вас …, вас… на телегу посадят и в Сибирь повезут.

Дальше Василий ничего сказать не мог, он разрыдался.

– Подожди, сынок, не плачь, – сказал седовласый мужчина и потрепал парня по плечу. – Ты давай, раздевайся, обогрейся, весь с морозу-то как раскраснелся. Чайку попьём, поговорим. Ты чей будешь?

– Мельника Василия Пильганова сын.

– Очень хорошо, Василий Васильевич. Как батюшка поживает?

– В порядке он.

– Вот и замечательно. Милости прошу в залу!

В комнате за большим столом ужинали человек семнадцать, наверное.

– Познакомьтесь, Василий Васильевич, это моя семья: жена, сыновья, невестки, дочери, зять, внуки и внучки. Что ж, встречайте гостя, угощайте чаем!

Василия посадили по центру, налили чай и поставили поближе тарелку с пирожками: капустными и яблочными.

Он стеснялся сначала, но никто его ни о чём не спрашивал, пили чай по-доброму, по-семейному. Когда волнение улеглось, Василий увидел напротив себя девочку в форменном платье из тёмно-синей шерсти. Они встретились глазами и улыбнулись друг другу.

– Паничка, собери гостю пирогов в дорогу, он передаст угощение батюшке и матушке, – попросил Павел Алексеевич.

Теперь Вася знал имя девочки: Паничка!

Когда он распрощался и ушёл, Павел Алексеевич сказал с улыбкой:

– Паничка, вот тебе и жених нашёлся! Хороший этот парень, Василий.

Павел Алексеевич Просянкин отнёсся к предупреждению очень серьёзно.

Понятно, что Василий Васильевич – очень молодой и беспокойный, но сразу видно, что честный паренёк, переживает за чужих людей, не принимает душой решения своих начальников. Значит, правдивый человек – комсомолец Вася Пильганов!

– Что ж, коли так, будем готовиться, – сказал вслух Павел Алексеевич. – Кроме денег, всё остальное не имеет смысла брать с собой.

Затем он подозвал к себе Прасковью.

– Если так сложится, что всех нас увезут, а детей, кому нет четырнадцати, оставят в Петровске, то ты, Паничка, будешь за старшую. Смотри: в эту картину я прячу деньги. На первых порах тебе хватит. А пока живи с родителями здесь, сколь возможно будет.

– Я запомнила, деда. А если меня прогонят из этого дома?

– Ты деньги сразу забери, иди на Белинского к Елене и Ване. Они фамилию с Просянкиных переменили на Мазановых. Дом оформлен на Ваню, не будут же мальчонку десятилетнего раскулачивать? Ты всё поняла, Паничка?

– Да. Как же твой подарок, деда? Здесь останется?

– Паня, ты Паня, – Павел Алексеевич погладил внучку по голове. – Ладно, что-нибудь придумаем со швейной машинкой. Не пропадать же ей?!!

– Василий Никифорович! – обратился он к отцу Прасковьи. – Свези «Зингер» к своей сестре Марии, а Паничка потом заберёт.

– Я поеду с тобой, папа! – сказала Прасковья.

Василий запряг лошадь, погрузил машинку в сани, и они с дочкой оправились за реку Медведицу.

Мария встретила настороженно: с каким известием приехал брат?

– Зингера я привёз, Мария. Пусть у тебя постоит пока. Панина машинка.

– Ой, Вася, прошу тебя, не надо! Ежели комиссия нагрянет, да увидит и родителей здесь, и машинку эту, то сразу и раскулачивать вновь примется. Боюсь я! Дорогую машинку – нет, в дом не возьму. Не сердись на меня.

– Мария, а в подпол если поставить?

– Они везде рыщут, деспоты эти. Подумай о моих детках, Вася.

– Ладно. В огороде хоть позволишь закопать?

Василий ломом пробил мёрзлую землю, вырыл несколько ямок, в них и схоронил разобранный на части Паничкин подарок, а сверху присыпал снегом.

– Запомни хорошенько это место, Паня. Здесь кормилица будет тебя ждать. По весне заберёшь её.

– Папа, почему ты назвал машинку кормилицей?

– Человека кормит ремесло, доченька.

Они зашли в дом попрощаться. Cтаршие Мазановы разволновались, увидев сына.

– Отец, мама, простите меня за всё! Бог видит, нет моей вины в том. Не знаю, свидимся ли ещё?

Слеза покатилась по щеке Никифора Карповича. Он обнял сына.

– Васятка, береги себя, родной! – Анна Федосьевна перекрестила Василия и протянула ему освящённый пояс «Живый в помощи Вышняго».