Ольга Шумкова - Домой

– Папа, как мне стыдно! Я ведь была у него вчера, смотрела, как он со своим театром возится! Мне даже в голову такое не пришло, а он… хоть бы слово, хоть бы намекнул! Ничего не сказал…

– Конечно, не сказал, – расстроенно отвечал Арсений Васильевич, – он же гордый…

– Гордый! Но ведь так нельзя…

Арсений Васильевич перебил ее:

– Можно, нельзя – это все разговоры… он такой. Ну, уж какой есть.

На следующий день Арсений Васильевич ушел рано. У него все получилось – он удачно отдал часы Володиного отца знакомому на Сенном рынке, получив за них неожиданно много, золотое кольцо жены поменял на муку и сахар, кроме того, успел зайти к Лиде и с облегчением узнал, что у нее из спасенных из лавки припасов осталось довольно много.

Домой он вернулся довольный. Нина с утра из остатков муки пекла маленькие пирожки с вареньем, он отошлет ее к Альбергам, а потом она приведет Володю к ним. У Лиды сохранилась маленькая шоколадка, и она отдала ее Арсению Васильевичу – побаловать Ниночку.

Может, и Володе дать кусочек, подумал Арсений Васильевич и безмерно удивился такой мысли.

Его сын умер, не прожив и месяца. Арсений Васильевич иногда с раскаянием думал, что почти не помнит его. Не успел привыкнуть, оправдывал он себя, и тут же думал, что нельзя себя обманывать – к Ниночке привыкать не пришлось, она была любимой и бесценной с самого рождения. А мальчик…

Но теперь, глядя на Володю, Арсений Васильевич часто думал о том, каким был бы его собственный сын, если бы остался жив. Светленьким, сероглазым, как Нина, таким же разумным, веселым, настоящим дружочком? Или… и вот тут Арсений Васильевич представлял себе Володю. Такой же… упрямый, увлеченный, с постоянно меняющимся настроением, то задумчивый, то безудержно веселый, умница, а в чем-то наивный, совсем маленький… то ласковый, то обиженный, с вечными идеями и придумками…

***

Мама опять ушла, Эля читала Анюте сказку. Володя постоял в дверях, послушал, потом вышел в темный нетопленный коридор.

Дуняша теперь у них не жила – забегала время от времени, что-то убирала, стирала, готовила, но говорила так:

– Вы, Софья Моисеевна, как-нибудь сами устраивайтесь – я вам благодарная, но у меня и своя жизнь. Теперь у прислуги жизнь другая.

Мама не обращала внимания, но когда Дуняша сказала это в третий или четвертый раз, ядовито бросила:

– Так и живи своей другой жизнью – или ты думаешь, я без тебя не справлюсь?

И вышла из кухни. Дуняша прошептала ей что-то вслед. Приходила она по-прежнему, помогала, маме больше ничего не говорила.

В коридоре было холодно – отапливали они теперь только одну гостиную, там и спали, и кухню. Володя подошел к двери кабинета и потянул ручку.

Как тут теперь пусто, пыльно, холодно, темно…. Если закрыть глаза и открыть – может быть, снова папа будет сидеть за своим столом, и будет гореть лампа, и папа спросит:

– Что тебе, Володя?

Володя зажмурился, потом открыл глаза, покачал головой и усмехнулся. Глупый какой… ничего не произойдет, не появится папа за столом… может, его вообще уже нет.

Папы нет.

Не может такого быть, чтобы папы – не было. Как они тогда будут жить?

Стукнула дверь, Володя выскочил в коридор. Мама, близоруко щурясь, снимала пальто.

– Мамочка!

– Володя… что ты делаешь тут, холодно. Ты что, был в кабинете? Ничего там не трогал?

– Нет, конечно, мамочка… как ты?

– Хорошо. Я принесла немного поесть, пойдем. И не выскакивай в коридор, еще заболеешь… не хватало с тобой возиться!

Анюта и Эля бросились к маме. Она рассеянно отстраняла их:

– Погодите, погодите… сейчас будем обедать.

На обед был чай, хлеб и селедка. Анюта, посмотрев на рыбу, скривилась:

– Не буду такое…

– Не ешь, – равнодушно бросила Софья Моисеевна, – нам больше останется…

Анюта разревелась, мама не обратила внимания. Володя поднял сестру на руки:

– Анечка, не плачь! Рыбка вкусная, попробуй!

– Оставь ее, Володя, – резко сказала мама, – сейчас, знаешь ли, не до детских капризов.

– Она маленькая…. – нерешительно сказал мальчик.

– Что ты сказал?

Володя опустил голову.

– Ты что, споришь со мной? Возражаешь?

Володя молчал, не зная, что говорить.

– Выйди из-за стола. Пообедаешь после. А пока сядь в угол и думай о своем поведении.

Володя молча посадил Анюту на стул и ушел в угол гостиной. Каким уютным раньше было это кресло и каким противным – сейчас!

Мама с Элей ели хлеб и селедку. Анюта, перестав всхлипывать, тоже взяла кусочек. Наконец они встали из-за стола, и мама кивнула Володе:

– Иди ешь. И чтобы больше такого не было.

Володя упрямо покачал головой:

– Не буду. Что я такого сказал, мама?

Мама спокойно убрала со стола.

– А теперь умываться и спать. Все.

Анюта попробовала было заплакать, что хочет сказку, но мама указала ей на кроватку:

– Спать.

Володя лег на свой диван. Мама немного походила по комнате, что-то прибирая, потом тоже легла.

Эля и Анюта уже спали, Володя крутился на диване. Сон никак не шел – хотелось есть, и засыпать так, не помирившись с мамой – было совсем немыслимо. Наконец он решился, встал и подошел к маминой кровати:

– Мамочка…

Мама не шевелилась, и Володя позвал громче:

– Мама!

Мама открыла глаза:

– Что случилось?

Володя присел на корточки:

– Мамочка…

Что говорить дальше, он не знал. Почему мама рассердилась – он не виноват, просить прощения глупо, не за что.

Софья Моисеевна рассердилась:

– Ты зачем меня разбудил? Сказать – мамочка? Я целый день бегала по холоду, чтобы и дома не иметь возможности согреться и выспаться? Сейчас же в постель, и чтобы до утра я тебя не слышала!

Володя молча вернулся к себе. Он завернулся в одеяло и уткнулся в подушку, стараясь сдержать подступающие слезы.

Мама стала другой. Сначала растерянная, она сумела взять себя в руки, нашла службу – Володя толком не понимал, где и чем она занимается, приносила паек, готовила по вечерам, если днем этого не делала Дуняша. С детьми говорила коротко и резко. Не послушаться ее было невозможно. Даже Эля, как-то возразив и оставшись за это без обеда, с мамой не спорила.

Дни тянулись безрадостно. Гимназия не работала, утром Володя подолгу валялся под одеялом – слишком холодно было в комнате. Эля поднимала Анюту, разливала холодный чай, выдавала по куску хлеба и крошечке сахара. Сладкого хотелось, но Анюта так жадно смотрела на сахар, что Володя, вздыхая, отдавал ей свой. Эля качала головой:

– Маме расскажу!

Но она, конечно, ничего не рассказывала – получив лишний сахар, Анюта хотя бы не капризничала.

Приходила Дуняша, что-то делала по хозяйству, и Володя неохотно вставал. Начинался длинный день. Ничего не хотелось – пробовал читать – но, казалось, не понимал прочитанного, доставал альбом и пытался что-то рисовать – но никак не мог придумать, что бы изобразить.