Георгий Завершинский - Третий брат

Между тем Витя, вероятно, тогда уже крепко-крепко спал, тихо посапывая под навесом своей прогулочной коляски, и ему снился «взрослый» сон. Раннее утро: солнце светит так ярко, что сразу понятно – пришёл праздник. Витя, большой и крепкий, как отец, достаёт из шкафа офицерский китель и брюки-галифе. Те самые, что отец как-то примерял перед военным парадом прямо у его детской кроватки.

Улыбавшийся во весь рот и скакавший на своей кроватке от восторга Витя тогда громко и одобрительно мычал – м-ба-да-па, м-ба-да-па… что означало примерно следующее: «О-ох, хорош ты! Ещё бы, в таких шикарных ползунках! Только вот, понимаешь, слюнявчика-то не хватает! – закапаешь всё, когда кормить тебя начнут. Ну, где ты будешь… сначала парад или что там у вас ещё, а потом-то обед и тихий час, так ведь? А без слюнявчика зальёшь все ползунки морковным супом, потом и не отмоешь. Так мама всегда говорит, а уж она-то знает!»

Так вот, теперь сам Витя, как взрослый, достаёт все обмундирование, а сверху кладёт большой-пребольшой слюнявчик. Он же взрослый, значит, размер должен быть подходящий, как у отца, а может, даже больше!

«Когда вырасту, – снилось Вите, – стану огромным, выше всех, и буду носить отца и маму на руках. Ну… правда, не всегда же им меня таскать. Коляску куплю – на двоих, чтобы мама с папой всегда вместе были. Не так, как теперь – отца нет и нет, а мама ждёт. Наконец, приедет он ненадолго, побросает меня к потолку и… опять жди его! А так, в одной коляске, отец всегда будет с нами. А того дядю, что приносит ему разные письма, от которых у мамы краснеют глаза, посажу на горшок в углу. Там он и посидит со своими письмами, пока мы будем гулять. Когда вернёмся, пусть уйдёт и унесёт их с собой».

Воображение разыгралось. Вот, Витя приходит на военный парад, где много-много похожих на отца людей в кителях и галифе, а на шее у каждого повязан… гм, слюнявчик. У кого самый большой – тот важней остальных и смотрит свысока, мол, видите, как надо: дорастёте до меня и у вас будет такой. А пока, каждый знай своё место!

Витя чувствует себя маленьким, потому что у него на шее едва заметный слюнявчик – куда ему до генерала, того с самым большим! Однако хочется тянуться к нему и становиться все больше и больше. Тогда он потихоньку стягивает маленький слюнявчик со своей шеи, прячет его за спину и… тут понимает, что надо кушать аккуратно и не капать на себя морковным соком, тогда слюнявчик вообще будет не нужен. А тот, у которого он самый большой, выходит, кушает совсем неаккуратно и капает на себя больше всего, потому и слюнявчик у него самый большой.

Во-о-т в чём дело! – догадался наконец Витя и успокоился. Он решил, – чем тянуться за большим слюнявчиком, лучше научиться аккуратно и чисто есть. Так, чтобы не проливать ничего на себя и не крошить вокруг. Тогда, понял он, не нужно будет одевать большой слюнявчик и гордиться будет нечем. «Как хорошо, – тут же пришло на его детский ум, – что можно учиться и расти, а не искать вокруг, у кого что меньше, и не глядеть на них свысока». – Гм… совсем не по-детски подумалось нашему герою!

Не догадываясь о снах своего ненаглядного, шедшая за коляской Софья Ивановна размышляла: «Вот вырастет и… кем же станет мой Витя? Столько разных путей, а человеку – выбирать один. Военный? Конечно, это – понятный и надёжный путь, а всё же… Не всегда будет война, и не всем добрым и талантливым людям нужно учиться тому, как лучше воевать, то есть, как ни крути, устранять из жизни себе подобных!»

Оставаясь часто наедине с собой, когда Витя созерцал небеса из коляски или попросту спал, Софья Ивановна много думала о себе, муже и сыне: «Мы вместе… потому что любим друг друга. Есть наши друзья и много иных людей, все живут своей жизнью – кого-то любят, с кем-то спорят и кого-то ненавидят. Почему любовь не превосходит ненависть?

Когда любишь, тебе хорошо, когда ненавидишь – плохо, потому что не знаешь, чем твоя ненависть обернётся для тех, кого ты любишь. Витя… сейчас он такой чудесный и не может вызвать неприязни – ни у кого! А когда вырастет, то будет иметь соперников и, возможно, врагов. Придёт недоверие и подозрение… Ну почему, почему так вс» устроено? И вообще… кто положил основание для ненависти?»

Софья Ивановна не желала успокоиться и двигалась дальше, по-своему понимая то, что ей было дано почувствовать, глядя на сына и рассуждая о его будущем. «Разве самое главное, – спрашивала она себя, – уметь воевать? И не лучше ли так, чтобы всякий смог найти свой удел, не обижая другого?! Когда один стал на чужом пути, можно и обойти его, если не держать обиды. Немало места на земле, где не ступала нога человека, но вот почему-то именно здесь надо быть нам, а не вам?!

Конечно, если здесь родились и жили наши предки, так и должно быть. А если это не так и вы пришли просто потому, что вам тут нравится больше, чем там, где вы жили прежде? Не станет ли это поводом обижаться и держать зло на тех, кто здесь родился и давно живёт? Нельзя ли, – думала про себя Софья Ивановна, – сделать так, чтобы всякий был доволен тем местом, где он живёт? И сама себе тут же отвечала, – конечно, нет, иначе закончится всякое передвижение людей. Их развитие, связанное с этим, будет бессмысленно, и наступит… – здесь Софья Ивановна внутренне содрогнулась, – наступит хаос и всякая жизнь потеряет смысл».

«Итак, жизнь – это движение. А движение – это встреча с другими, не такими как ты. И встреча всегда вызывает твою собственную переоценку. Так, например, если встретил друга – он многое скажет о тебе и… ты поверишь ему, потому что он друг. А если тебе скажет тот, кого ты не любишь, то не поверишь, а будешь думать, что тебя обманывают, потому что ты его не любишь. И, – Софья Ивановна даже вздрогнула от ясности этой мысли, – когда любишь, то веришь всему, а когда не любишь, то ничему не веришь. И останешься в сложном положении, так как некому будет дать тебе совет… ведь ты никого не слушаешь и ничему не веришь!

Может быть, лучше верить и любить, – сделала вывод Софья Ивановна, – чем учиться воевать. Те, кто живут по-своему, не обязательно хотят прийти к нам, чтобы занять нашу землю. Возможно, они попросту не хотят, чтобы мы заняли их землю. Так, не зная истинных намерений, стоим друг против друга, одной мыслю одержимые – это враг, который хочет, чтобы нас больше не было. А он, враг, думает про себя, что именно они, то есть мы, хотим его исчезновения. Но, стоит оглянуться вокруг, легко понять, что кроме прямой линии бывают и касательные, которых неисчислимое множество. Если жить «по касательной», то хватит на всех – и пространства и времени, пока они вообще есть…»

Не слишком вдаваясь в рассуждения, Софья Ивановна всегда приходила к одной мысли – жить, значит, терпеть… себя и других рядом с собой. Тогда жизнь будет в радость, хотя бы это и случилось на самом севере самого восточного из русских островов. Она философски восприняла переезд на Сахалин и, пока катер приближался к острову, старалась в мыслях уйти от неизбежных в таких ситуациях тем. Когда, где и с кем… все эти вопросы исчезли в туманной дымке, когда шли проливом Лаперуза. На их месте возникали реальные лица и фигуры – те, что расположились в трюме или стояли на палубе: люди со своими жизненными утратами, поиском привилегий и опорой на прошлые заслуги, а также их бесчисленная поклажа и терпеливые животные – вечные оппоненты в собачье-кошачьих отношениях.