Н. Храмов - Звукотворение. Роман-мечта. Том 2

Как-то раз, наводя порядок в квартире, Анастасия Васильевна натолкнулась на антресолях на игрушечные кубики, приобретённые невесть когда ещё её старшей сестрой для собственного чада и почему-то оставленные-забытые здесь. Кубиков было много, ярких, отливающих радужной палитрой и служащих бесценным строительным материалом при сооружении домиков и возведении башен(!) Не раздумывая долго, женщина отдала чужое добро это Серёже – пусть на досуге возится, правда, забава сия не по возрасту ему будет, но… чем бы дитя не тешилось… Кабы знала, к чему легкомысленная доброта спонтанная приведёт! Во-первых, сам, Виктор Петрович, всю плешь проел да уши прожужжал: зачем балуешь, не заслужил, и так хлеб даром ест, он тебе кто – сын родной?.. Ладно, тут полбеды. Но однажды…

…в отсутствие Анастасии Васильевны Серёжа, оторвавшись от пианино, причём, не без вмешательства хозяина дома, решил от нечего делать отгрохать из кубиков вожделённых высоченную стелу. И с упоением искренним за работу принялся. Взметнулась то ли вышка, то ли колоколенка импровизованная выше его роста, потому что верхние «кирпичи» укладывал, залезая на стульчик вращающийся, круглый, предназначенный стоять возле ф-но. Конструкция сия мальчику в целом понравилась и по детской простоте своей решил поделиться радостью редкой с тем, кто устал от «вечных гамм ваших». Нехотя, припозёвывая, вышел Виктор Петрович из спальни, где проводил большую часть свободного, «личного» времени за чтивом досужим…

– Ну и что? Башня как башня, ничего такого…

– Я её аккуратно строил, чтобы не рухнула. Трудно, зато стоит теперь надёжно. Вот как я её делал, смотрите!

И что тогда дёрнуло Серёжу развалить гордость рук золотых – да, что? Показать захотелось процесс воздвижения чуда света нового, решил похвастаться! Словом, с грохотом домашним рассыпалось на кусочки вавилонское диво, и взбешённый произведённым шумом супруг Анастасии Васильевны избил Серёжу. В первый раз. Ремнём. А потом лупил его регулярно.

Побои, оскорбления, издевательства и в школе, куда продолжал ходить, ведь учёбу никто не отменял, он только ночевать перебрался к «училке», и дома… Плюс обиды. Обида – это когда тебя лишают того, что доступно всем и каждому. Когда натурально обделяют теплом, называя отношение доброе, хорошее медвежьей услугой (налицо двойные стандарты и явный перекос в осмыслении и ценностей жизненных!], хуже: когда, наконец, благие намерения и необходимость святую, общеизвестную напрочь подменяют циничным гонением, остракизмом! Для полноты картины: праздники новогодние Анастасия Васильевна и Виктор Петрович регулярно встречали в гарнизонном доме офицеров (осталось добавить, что сам носил звание майора и служил в одной из здешних войсковых частей], где оба организованно веселились, а Серёжу перед этим запирали дома, ведь в школе-интернате его, не дай Бог, побьют, и мальчик, прижавшись к оконному стеклу, глядя на огни ёлок, разноцветно горящие в соседних домах и лучиками весёлыми-яркими пробивающиеся в морозную предполночь, взирая на суету, какую-то вокзально-праздничную, слыша смех, шутки, разноголосицу горожан, спешащих к очагу ли родному, в гости, угадывая сердечком растущее напряжение волнительное, в коем пребывает страна, весь советский народ – ПЛАКАЛ ГОРЬКО… Брошенный, никчёмный, не от мира сего!

ПЛАКАЛ неутешно, после чего садился за фортепиано и, откинув крышки обе, начинал изливать звуками душу. Ему становилось понемногу хорошо и только одного не мог взять в толк Серёжа: где оно, счастье – здесь, в одиночестве, в наплывных гармониях нежных, или – там, среди ряженых Дедов-морозов со Снегурочками, такими ласковыми, красивыми, стройными у прекрасных ёлочек в игрушках на фоне блестящей кутерьмы, аттракционов, подарков необычайных, в том числе и сладких?..

Можно долго, пространно рассуждать на тему становления личности. Избиваемый, презираемый, ненавидимый всеми почти (так ему казалось!), он, Серёжа, делал себя сам. Погружался в книжный мир, подумывал о суициде, с головой уходил в музыку, искал ту, кто приютила бы ущербную, косолапую душу его – и оставался при этом чистым, добрым, нетерпимым к насилию, злу. Он научился обострённо воспринимать людей, видеть глубже и утончённее чувствовать всё то, что происходит вокруг…

Шли годы. У него появился ДРУГ. Полная противоположность Сергею. Коля Торичнев. Точнейшая копия Шерлока Холмса – предельно конкретный, практичный, занимался фотографией, увлекался радио, показывал фокусы, пантомиму… Конечно же, Сергей идеализировал Николая, однако было за что. Например, мало кто из фотолюбителей имел у себя дома около 50 (пятидесяти!!) всевозможных химикатов, из которых сам делал для нужд своих различные проявители, белители, фиксажи…

А потом – потом появилась и ОНА, Наташа Родионова…

ДЕВУШКА ЕГО МЕЧТЫ…

Стало легче жить на белом свете. Было кому отвести душу. Поплакаться в жилетку. Он стал неплохо (на любительском уровне!) играть в шахматы, до самозабвения полюбил футбол, который в те годы только набирал обороты и завоёвывал любовь, популярность у миллионов соотечественников…

…Шли годы. Не шли даже – летели! И вот теперь, когда Натальи не стало, когда, казалось, обрушился мир, почернел небосвод, он, Сергей Бородин, вдруг как бы нырнул – но не в прошлое, такое, а в гостиничные номера, где, мерещилось! легко и нетленно бродят призраки, добрые, милые, раскло-нированные памятью ли, воображением призраки, щедро и совершенно ненавязчиво оставленные той, кто шагнул невесомо и безвозвратно из сбывшейся (такое возможно?) мечты в ностальгический мираж. Нырнул в комнатёнки казённые, где сбрасывал кожу и снова становился счастливым…

– …Скажи, почему ты нуждаешься в этих твоих встречах, знакомствах, связях с посторонними совершенно девушками?

– Они помогают мне. Помогают освободиться от чего-то избыточного, нехорошего, причём, поодиночке никто из них не выдержал бы груза, который тащу… столько лет! Я растворяюсь в них. И знаешь, каждая – звучит, звучит на свой лад, на свой манер, подобно музыкальной пьесе, которую в данный момент осваиваю, изучаю… Девушка-фуга, девушка-сонатина… Девушка-вальс… Ведь к произведениям, этим, другим, я часто питаю довольно странные чувства, а к девушкам – очень отеческие и очень-очень… щедрые, щедрые на меня, щедрые на то человеческое, что произрастает во мне и стремится к людям, на свет… Порой не знаю, как относиться к девчушкам этим, дочерям… женщинам… Мне просто нужно быть таким, быть с ними, и всё тут. Понимаешь? Иногда они заменяют мне тебя… А иногда, страшно сказать, они кажутся мне продолжением меня самого… Вот ка-ак…

– Понимаю…