Л. Григорян - Под созвездием Козерога

– Как Вы? – спросила врач. – Сволочи они, разве это люди! Что они с Вами сделали, за что, так разве можно с людьми…

Наверное, это продолжалось бы долго, но я поднял голову и попросил немного воды. Она тут же подала мне стакан сладкого чая. Надо бы найти те слова, которыми бы я мог отблагодарить эту женщину, но слов не было, и поэтому я просто сказал:

– Спасибо Вам, матушка.

В слово матушка не входило значение «мама», но оно было очень близко к тому, чтобы она поняла, насколько я был благодарен ей. Выпив чай, я сказал, что они меня не били.

– Вы, наверное, боитесь их, поэтому так говорите.

– Да нет, я пришел сюда в таком виде.

Как оказалось, когда я упал, ударился об асфальт и потерял сознание, меня перенесли в свободную камеру и вызвали скорую. Я уже сидел на нарах, принюхиваясь к ватке, смоченной нашатырем, когда в камеру вошел сержант.

– Ожил? – спросил он, не переступая порога камеры.

Я утвердительно потрусил головой.

– Тогда вставай и пошли. Можно, доктор? – обратился он врачу.

Она повернулась к нему и на одном дыхании выдала:

– Куда пойдем?! Ты слепой, не видишь, в каком состоянии его ноги? Скажи мне, как он может ходить на таких ногах?

Она убирала окровавленные бинты, оставшиеся после их промывания.

– Пойди, принеси, во что ему можно обуться.

Сержант, ничего не говоря, повернулся и пропал за косяком камеры.

– Сиди, – обратилась она ко мне.

Набрала в шприц лекарство, подошла ко мне.

– Давайте я Вам укол поставлю, на всякий случай, – сказала, она протирая мне руку ваткой.

Игла вонзилось в тело, и содержимое шприца опорожнилось в мое тело.

Вернулся сержант, в руках у него были довольно хорошие тапочки.

– Вот что нашлось, попробуй, обуйся.

В общем, было бы все хорошо, но ноги были обмотаны бинтом, и поэтому они стали еще больше. Надрезали тапочки сверху, и ноги как-то влезли в них. Я привстал и, сраженный болью, упал обратно на нары.

– Не понял, – сказал я от злости, – что это такое с моими ногами.

Женщина повернулась ко мне и сказала:

– Пришлось отсечь отмершую ткань. Иначе могло быть заражение или, еще хуже, загноилась бы. Мало что камень рвал мякоть Ваших ступней, да еще обморожение доделало свое дело. Так что я все сделала правильно и насколько у меня хватало знаний.

Позвали Ашота. Я поблагодарил врача, пожелав ей долгих лет жизни, оперся на своего друга, и мы направились к следователю, который ждал нас у себя в кабинете. Кабинет находился на первом этаже. Постучав, мы вошли.

– Проходите, присаживайтесь, – сухо сказал следователь.

Мне уже была знакома эта интонация, поэтому я приготовился к плохому. Хотя найти что-то плохого в наших деяниях трудно. Но логика наших ментов была непредсказуемой. Представьте мое удивление, когда я увидел протокол допроса обвиняемого. Трудно сказать, как они пришли к решению обвинить нас в том, что мы продали свою машину и пришли жаловаться, утверждая, что машину у нас украли. До моего прихода Ашота уже допрашивали, поэтому он все время пытался что-то сказать, но сержант постоянно затыкал его.

С нами поздоровались и предложили присесть. Следователь представился и как-то необычно вежливо спросил:

– Рассказывайте все по порядку, от начала до конца, все, как было.

Я сразу смекнул, они уже все знают, и сделали свои выводы. Поэтому нас «закроют» и уговорят подписать все, что они посчитают нужным.

– Извините, до какого конца?

– Умничаешь? Я покажу тебе такой конец, что залюбуешься! – заревел на меня следователь. – Я тут и не таких обламывал, ты еще пожалеешь, что на свет родился.

На шум в комнату вбежал сержант с резиновой дубинкой в руке. Прямо с порога он замахнулся, чтобы ударить меня. Я сразу почувствовал, как мне будет больно, и сжался в клубок, как будто меня уже ударили, подставляя под удар спину. Можно подумать, получить такой удар по спине будет легче. Тут я почувствовал острую боль в реберной части. Болели обе стороны, да так, что я застонал. Следователь поднял руку и крикнул сержанту:

– Стой, не надо, дай я поговорю с ним.

– Хорошо, я подожду за дверью, – сказал сержант и вышел.

– Видишь, как мне приходится защищать тебя, а ты как себя ведешь! Устроил мне нервотрепку, конец ему подавай, видите ли.

Я выпрямился, сидя на стуле, а боль в ребрах не проходила.

– Извини, офицер, я не хотел никого обежать.

– Ну раз так, – сказал следователь, – то сейчас подпишем все бумаги и свободны, идите, куда хотите. Подпиши здесь, здесь и вот тут, – сказал он, подавая мне на подпись листы допроса.

Я внимательно читал это дело и уже понимал, что, оказывается, это мы сами продали машину и пытаемся оправдаться. В то же время я понимал, чем все это закончится, если я не подпишу. Поэтому я долго и внимательно читал эту ахинею, потом резко поднял голову и спросил у сидящего напротив капитана:

– О какой машине здесь говорится?

Он остолбенел.

– Как какая машина? Вы же приехали из Волгограда на КамАЗе.

– Хорошо, допустим, мы приехали, и что, это дает кому-то основания думать, что мы продали его? Я Вам не говорил, что у меня был КамАЗ. Может, клиент, который купил этот КамАЗ, пожаловался, мол, машина плохая, тащите его сюда, будем разбираться?

Он слушал молча и кивал головой, потом вдруг сказал:

– Тебе, наверное, кто-то сказал, что ты умный, а ты решил, что умнее меня.

– Только бить меня не надо, – сказал я, – мне и так плохо. Почему-то поднялась температура, и меня начало знобить.

Он взял трубку телефона, стоящего на углу стола, и что-то стал говорить. Разговаривали они долго, язык, на котором они говорили, я не понимал, но по интонации было понятно, что собеседники ругались между собой. Договорив, он положил телефонную трубку и, ухмыляясь, сказал:

– Пошли, посмотрим, как там будешь шутить.

Опять пришлось вставать на ноги, которые отказывались подчиняться. Боль усиливалась, почему-то сильно болел весь торс и спина, еще температура мешала сосредоточиться и трезво понимать происходящее вокруг. Идти пришлось на второй этаж, как оказалось, нами заинтересовался начальник криминальной милиции. Всю дорогу мы шли под пристальном вниманием того же сержанта. Наконец, добравшись до нужной двери, он скомандовал: «Стойте здесь», – и показал на одно из окон в коридоре. Мы отошли в сторону и встали возле окна. Только сейчас я понял, что уже был день. За окном светило солнце, пели птички, цвели деревья.

– А сколько сейчас времени?

Ашот пожал плечами, не желая говорить. Мимо проходил пожилой мужчина в шляпе, я обратился к нему с тем же вопросом. Он остановился и вежливо ответил:

– Тринадцать двадцать пять.

Я так был поражён услышанному.

– Спасибо, а это какое время, разница между Волгоградом сколько часов?