Владимир Мамута - Портрет

Похоже, компания видела происходившее, поскольку, когда мы подходили к лагерю, все дружно встали, а отец вышел вперёд, поздравил брата с полем и сказал, что дарит ему свой ИЖ. Только с оформлением, согласно правилам, придётся пару лет подождать. Так и начался охотничий стаж Среднего – в шестнадцать лет, а ранняя слава сделала его энтузиастом, так что наше со Старшим будущее было предрешено, по крайней мере, в части хобби. Старший сдался первым, довольно давно, я же обзавёлся оружием, латунными гильзами, аптечными весами для взвешивания пороха, разными закрутками и прочими причиндалами, относительно незадолго до описываемых событий…

Итак, мы, словно охотники на картине Перова, устроились вокруг клеёнки с ужином. Старший с хрустом отвинтил колпачок бутылки и наполнил стопки. Возникла короткая пауза.

Надо заметить, братья мои не были многословны в речах, и сказанное ими походило на заметки на полях книги, которую каждый из нас пишет от рождения, не зная , удастся ли её перечесть когда-нибудь. Разве что, веря … Поэтому я никогда не знал вполне , как у братьев дела, и что там у них происходит дома или же на работе – скорее чувствовал, потому что когда люди близки, слова теряют значение, и их заменяет множество тонких связей, которым, по большей части, и имя-то не придумано. А если и погружался нежданно в конкретику, оказавшись случайным свидетелям разговора с каким – нибудь сослуживцем, или из весёлого трёпа невесток с матушкой на каком-нибудь семейном торжестве, которые случались часто и без особого повода, понимал – да не важно это всё, так, суета…

Наконец, Средний поднял стопку и начал, основательно и неторопливо, будто желая отсрочить предстоящее удовольствие.

– Ну, кое-кто из домашних… иногда справедливо! – он усмехнулся, – требует соблюдения режима, но… Посмотрите вокруг – замечательные угодья, отличный вечер… И у каждого – заметьте – добыча! Что там у нас? Кряковая, лысухи, ещё кое-что…

– В количестве семи, – отметился я.

– Да. Удачу нужно праздновать. С полем!

– С полем!

– С полем!

Коротко стукнули стопки, и тёплая волна покатилась к пустому пока желудку.

– Вот, не столько опьянение интересно, сколько процесс, момент этот – удовлетворённо прокомментировал Старший, поддевая кончиком ножа дольку сала и пристраивая её на ломтик хлеба.

Мы и не возражали, управляясь с закуской.

– Давайте-ка горячего, и под горячее…

Горячее пришлось как нельзя кстати, как впрочем, и следующая стопка. На горизонте, над болотом, из смутного зарева, разгоравшегося в обрывках облаков, вылупился краешек обещавшей быть полной луны, слегка притушив сияние ближних звёзд. Хотя воздух был неподвижен, становилось прохладно – всё-таки, начало сентября… Я добрался до палатки и нащупал в изголовье своего спальника куртку – классную, хотя и слегка потёртую, синюю лётную куртку с неубиваемыми стальными молниями. Куртка раньше принадлежала Среднему, и даже его авиаотряду, но была списана в прошлом году, в виду достижения ею выслуги лет.

Вернувшись к костру, я улёгся на спину и долго смотрел в небо. Там едва заметный огонёк спутника, словно пьяный пешеход, под косым углом пересекал сияющий автобан млечного пути, то исчезая на фоне какой-нибудь яркой звезды, то вновь возникая… Путь спутника явно не был близок, и я перевернулся на живот. Костёр притух, таинственно мерцая мелкими угольками, тонущими в пепле, только на краю обширного кострища живое, жёлто – синее пламя обнимало свежее поленце, посылая к небу редкие искры. Средний расположился у огня и поджаривал на углях насаженные на аккуратно заострённый прутик кусочки эстонской колбасы, капли жира с которых обильно стекали на угли, взрываясь с праздничным треском, как миниатюрный фейерверк. Старший сидел на свёрнутой вдвое брезентовой ветровке, метрах в двух от меня, вполоборота, опершись на левую руку, и задумчиво глядя куда-то вдаль. В его чёрных глазах плясали отблески огня, и нельзя было понять, смотрит ли он на поднимающуюся луну, или, может быть, гораздо дальше – внутрь себя… Мне почему-то пришло в голову обсудить планы на скорую уже заячью охоту, я окликнул его, и, не дождавшись реакции, бросил алюминиевую закрутку от водочной бутылки, случайно попав в щёку. Старший медленно повернул голову, посмотрел мне в глаза и серьёзно произнёс:

– Зачем? Мне же больно…

Я испуганно затих, поняв, что прикосновение этого кусочка алюминия не могло вызвать боль, о которой стоило бы говорить.

Конечно, я не узнал, о какой боли шла тогда речь, потому что не привык к расспросам, и потому, что Старший, словно очнувшись, улыбнулся и поддержал разговор о будущих зайцах. Средний в это время закончил свои манипуляции с прутиком, и, вернувшись к столу, представил нам новую закуску. Он вообще был оживлён в тот вечер, поскольку только что закончил переучивание с трескучего АН-24 на благородный ТУ-134 и шутил, что теперь, возможно, не оглохнет окончательно. У него действительно была лёгкая профессиональная глухота из-за бешеных АНовских децибел, исходивших от винтов, крутящихся у самой кабины.

Мы ещё немного выпили, я вновь лёг на спину, смотрел в небо и дожидался падающей звезды, чтобы загадать какое-нибудь желание. Падающих звёзд оказалось много, а желаний было мало, потому что всё и так было хорошо. Здесь, под этим бездонным небом, мы ничего не задумывали, не делили и не замышляли.

Братья говорили о чём-то у вновь разгоревшегося костра, и ночная птица выпь плакала на дальних болотах, а я растворился потихоньку в небе и очнулся от того, что Средний трепал меня за плечо.

– Э-эй, старш и нка, – Средний, будучи подшофе, иногда называл меня так, потому, что на срочной я дослужился до старшего сержанта, и из-за каких-то своих ассоциаций, относящихся к его времени в лётном училище, – заснул, что ли? Иди в палатку спи, а то проспишь зарю… Завтра отстоим, быстренько соберёмся, и по берегу часок поездим… может, что на воде будет… Домой пораньше надо, мне утром в Симферополь…

Да, я легко мог проспать зарю, до той поры, когда палатка не раскалится от утреннего солнца… Братья-то, конечно, зарю отстоят в любом случае.

Перебравшись в палатку, я спокойно заснул. Если бы я знал, если бы… мы знали, что новое время уже в пути. Впрочем, может быть, это только я не догадывался. Да и знали бы, то что? Делай, что можешь…

Я думал об этом много… когда уже прервалось время потерь.

Наступившее на их горло новое время не было временем моих братьев. Потому что, не мог Старший солить селёдку в главном цеху новенького завода, о машинах которого, купленных за валюту, напоминали только толстенные, торопливо спиленные ржавые пеньки анкерных болтов, торчащие из пола… Не мог Средний считать прибыль от перевозки пьяных «манагеров» на курорты Турции умыкнутыми «Тушками» собственной авиакомпании, одной из тысячи вдруг наплодившихся.