Денис Грушевский - Прогулка по садам Хорса

Реакция гопкомпании хотя и грезилась предсказуемой, но все же вышла не такой ожидаемой. Например, круглый поп от смеха принялся кататься по окружающему хлопку, отчего весь покрылся белым пухом. Тонкий, будто шпага раввин, от хохота сложился вопросительным знаком препинания и, казалось, что разогнуться ему не удастся уже никогда. Мулла, позабыв про свои волдыри, прыгал на месте, пока не надорвался и не свалился прямо на дорогу, где начал усиленно стучать по ней открытой ладонью. Все трое едва не подавились собственными слезами, но не от сострадания к бедолаге, а от дикого своего гогота. Наблюдая за подобной истерией, крестьянин встал, широко расправил плечи, а выражение своей простодушной физиономии сменил с жалостливого на угрюмо-насмешливое. Выждав пару минут, пока его станет слышно, выдал ржущим пастырям следующий проникновенный стих всё того же замечательного поэта Николая Зиновьева:

– До греческих календ теперь не остыну, – поп хватался за свой необъятный живот. – Это ж надо так пошутить! Честное слово – едва не лопнул!

– О, сын Адама, ты состоишь из дней. Когда уходит день, уходит часть тебя, – мулла вышучивал крестьянина. – Странно?.. Феллах по какой-то дурацкой причине не стремится изо всех сил облобызать мои сапоги… Ей-ей: непорядок!

И лишь один ребе после второго стиха напрягся, а улыбка махом слетела с его змеиной физии.

– Ты на что это, разбойничья рожа, намекаешь? – злобно прошипел раввин.

Поп и имам тут же изловчились подстроиться под своего ведущего, причём как умом, так и сердцем.

– Дражайший ребе, не обращай своего глубочайшего внимания, – попробовал поп свести ситуацию на нет. – Очевидно же: этот межеумок пересосал молочка напрямки от бешеной коровки.

Крестьянин, между тем, не пал ниц пред священными особами, не кинулся целовать руку попу, не заползал на коленях, лупя челом землю, а дерзновенно оглядев братию, таким же тоном и отвечал. Отвечал, прежде всего, раввину.

– А ты вообще в курсе, что на Руси испокон веков рыжих считали детьми дьявола, да в случае чего дубасили, не задумываясь? Нет, не в курсе?.. Так я и знал! Скажу более: рыжим категорически запрещалось давать показания в суде и занимать управляющие должности. Ржавыми повсечасно брезговал любой нормальный род и ни за что, ни за какие коврижки, не принимал к себе. Так что, конопатый бес, пойди прочь и голову мне не морочь, – выдав такое, крестьянин нахмурил брови и сжал кулаки.

– Вы слышали это? – взвизгнул ребе. – Ах ты каторжанская родовая! Напрасно тщишься доказать свою невиновность путём передёргивания! Не удастся…

Совершенно не обращая внимания на вопли раввина, землепашец переключился на имама.

– Славненько, конечно, всё выглядит со стороны! Толпы единоверцев против часовой стрелки прыгают похлеще любого бабуина вокруг чёрного куба в Мекке… Забавное зрелище, не правда ли? Элохимов хоровод прямо какой-то получается. Если учесть то обстоятельство, что чёрный куб во все века являлся сатанинской формацией в проявленном мире, зеркальным отражением самого Сета-Амона, то выходит вообще шикарная свистопляска. И оправдание себе выдумали – голова кругом пойдёт. Однозначно пойдёт кругом и именно против часовой стрелки. Мол, электроны движутся вокруг атома против часовой стрелки, планеты вокруг солнца тоже против часовой вращаются, рукава галактические – и те вокруг центра против часовой стрелки ходят. Значит, вся эта карусель шагает в ногу с вселенной, с самим Создателем. Хитро придумано – ничего не скажешь. А то, что против великого времени, точнее в обратную его сторону, так это пустяки – дело-то житейское. Конечно, можно наплевать на такие вещи, как рост всего материального по ходу времени. Часовая стрелка не в счёт. Вот только глупцам едва ли вестимо, что время – определяющий фактор эволюции, и когда оно движется по своему ходу, то несёт с собой развитие, а левостороннее время ведёт к энтропии. Задумайтесь сами… В юности время тягуче текло, в среднем возрасте оно уже едет, а далее и совсем побежит.

– Аузу биЛЛяхи мин аш Шайтан ир-Раджим! Кто будет защищать честь своего брата, того Аллах защитит в судный день! – растерявшись, имам искал поддержки у остальных. – Что этот неверный вообще себе позволяет? Посмел своими грязными устами изгавнякать священный хадж… Я буду жаловаться местному беку…

– Твоя зона ответственности! Твоя паства! – пробурчал раввин попу. – Яснее ясного – холоп перегрелся, отчего полностью утратил связь с реальностью. Так может ты несравненный епископ его и остудишь?

– С превеликим удовольствием! Легко и просто! – зарумянился от такой чести поп. – Эй ты, святотатец, тебе кто разрешение давал рот разевать? Твоё дело, свинота необразованная, молча пасти скот да злаковые сеять, а в перерывах церковную десятину жертвовать. Кто тебя, юродивого, до всего этого надоумил? Быстро сознавайся, иначе не поздоровится!

– Ещё один воспитатель нашёлся, – устало махнул рукой крестьянин. – Губа не треснет, отчитываться перед тобой? Для начала объясни, кем тебе приходится святой Христофор, на всех иконах изображённый с собачьей башкой? Молчишь, надутый мочевой пузырь? Пёсьеголовые, значит, у тебя за святых и мучеников, за друзей то бишь… Иль ты не ведаешь, кто такие псоглавые? А раз ответить тебе нечего, так и ты ступай к чёртовой матери со своей пёсьей религией…

– Крест! – заорал поп так, что у окружающих напряглись перепонки. – Предъяви крест!..

– Что ж, это можно! Охотно предъявляю!.. Ставлю на тебе и твоих пегих дружках жирнющий крест, – хохотал на это крестьянин.

– Цыц, смерд! А ну, бегом стягивай портки! Я смотрю, добрый кнут давно не ходил по твоей простолюдинской заднице. Сечь тебя будем, утупок. Двести плетей этому нехристю, – от ярости поп уже даже не краснел, а синел, ввиду чего стал походить на спелую сливу.

– С дуба рухнул? – ничуть не растерялся крестьянин.

– Вот что случается, если воли батраку отписывается сверх положенного, – ехидно подмечал раввин. – Вместо того, чтобы разнашивать своему сюзерену сапоги на правый и левый, он нахальством своим, обогнув сто китайцев, возомнил себя способным мудрецов поучать… В колодец бы его за такое, да жаль рядом нет подходящего…

– Башковитость твоя не ведает границ… чистота помыслов твоих белее листа бумаги… непотопляемость твоих смыслов разнообразней осеннего натюрморта, а красота слога твоего затмит все свитки и трактаты по словообразованию поэтов запада и востока. Однако, любый сердцу моему, родимый ребе, не стоит забывать, что если шайтану будет выгодно, он запросто заговорит о Коране, – поддакивал имам.