Андрей Ставров - Вракли-6. Попутчики, или Разговоры в поезде. В поисках жанра

После окончания института Фёдору реально повезло. Ещё на четвёртом курсе он попался на глаза легенде института профессору Кузмичеву, по кличке, естественно, Кузмич. Почему Федька ему приглянулся, неизвестно, но и не важно. Важны последствия. Кузмич был исключительным знатоком и поклонником передвижников. Его дед богатый промышленник меценатствовал на ниве искусства и особенно привечал этих художников. К сожалению, кроме шикарной библиотеки и нескольких эскизов Серова от огромной коллекции деда больше ничего не осталось. Всё сгинуло в смутные времена или было экспроприировано Советами. Внук благополучно проскочил все крутые изгибы советского искусствоведения, поскольку во все времена большевики любили передвижников и отблески этой любви пали на Кузмича. Что выразилось в научных степенях, регалиях, наградах и прочих знаках внимания со стороны власть имущих. С одной стороны Кузмич привил Федору свою привязанность к передвижникам, с другой – передал свой огромный опыт и знания. Начиная с курсовой, Кузмич стал его руководителем, продолжил на дипломе и логично завершил на кандидатской. И быть бы Фёдору доктором наук, но везенье кончилось, Кузмич покинул его, как впрочем, и этот мир. А тут ещё и великая августовская революция. Конец СССР и любви к передвижникам. Правда, надо отметить, что СССР так и не воскрес, а вот передвижники… Но их воскресенье случилось заметно позже.

Начало девяностых было тяжёлым. Театр, где служила мама Фёдора, хирел и едва держался на плаву – людям было не до искусства. Её же портняжная деятельность также особой прибыли не приносила. Контингент-то был богемный, мало приспособленный к жизни в начальный период перехода от социализма к капитализму. Тут бы выжить, куда уж об обновах думать. К счастью, было несколько старых клиентов, вот они и помогали. Фёдор же ещё при Кузмиче успел получить доцента и преподавал в родном институте. Скудная зарплата и никаких халтур или подработок. Иногда перепадал кусок на курсах повышения квалификации. Несколько раз приглашали читать новый курс по мировой художественной культуре во вновь открывшиеся частные институты. Хоть там и платили очень даже неплохо, но впечатление от «студентов» было отвратительным, и Фёдор с трудом выдерживал одну-две лекции. А тут в придачу и личная жизнь не клеилась. Почти три года он практически был женат на Люське – однокурснице, с которой вступил в отношения ещё на первом курсе на картошке. Сделать же последний шаг в сторону ЗАГСа он не решался, а тут подвернулся более решительный тип из новых русских и Люська тю-тю – как говорят, катер свистнул и скрылся за горизонтом. Тоска… И не скажешь, что Фёдор тямтя-лямтя, нет, энергии хватало, даже с избытком. Просто ему с таким никому не нужным образованием деваться было некуда. А жилки бизнесмена не было, не торговать же идти к другу Саньке, который будучи студентом, производил скорее впечатление пэтэушника-неудачника с трудом освоившим азбуку и таблицу умножения. А тут вдруг развернулся, открыл кучу ларьков, купил квартиру, автомобиль, малиновый пиджак и прочие атрибуты успешного бизнесмена. Приглашал Фёдора, даже упрашивал, ему не столько опытные нужны были, сколько просто честные. Но Федька ломался и никак не мог решиться.

Ни шатко, ни валко прошла пара лет такой жизни. Потихоньку приподнялся театр. Государство в областных и республиканских центрах стало поддерживать некоторые театры, народ приспособился к новой жизни и потянулся к привычным развлечениям. Пошли клиенты и к маме. Только у Фёдора никакого просвета не только не было, но даже не намечалось. И как обычно, помог случай. Фёдора пригласили на открытие выставки в художественный музей. Выставлялись молодые художники, обещали фуршет, и собственно говоря, на него Фёдор и клюнул. Не столько чтоб поесть вкусненького, сколько на возможность встретиться с разными людьми, среди которых надеялся завязать что-нибудь полезное. Но, если честно, то это был только предлог чтоб как-то убить вечер. После расставания с Люськой Фёдор терпеть не мог вечера и всегда старался слинять из дома. Не мог он смотреть, как мать переживала, вольно или невольно кляня себя за никчемную Федькину профессию. Выставка была так себе. Молодые художники из кожи вон лезли, чтобы понравиться группе потенциальных покупателей. Им по барабану были журналисты и даже телевидение, а вот среди той группы были зажиточные москвичи и даже богатые иностранцы. Входило в моду покупать картины – пустые стены коттеджей нуждались в оформлении. Фёдор потолкался среди художников, потом подошел к журналюгам. Те информацию уже собрали и трепетно ожидали главного события вечера – фуршета. Наконец, двери в зал со столами открылись и все, делая вид, что не спешат, ломанулись к угощению. Фёдор, как опытный стололаз, занял самое правильное место – напротив блюда с жареным поросенком окруженного тарелочками с икрой, красной и белой рыбой. Он предусмотрительно раздвинул локти так, что ограничил конкурентам прямой доступ к деликатесам, высматривая кого-нибудь полезного, с тем, чтобы поделиться выгодным местом. Неожиданно Фёдор заметил Илью Григорьевича, старого знакомого Кузмича. С ним Фёдор встречался несколько раз, когда Илья Григорьевич приезжал в город и останавливался у приятеля. Илья был широко известным в узких кругах специалистом широкого профиля. Иначе говоря, оказывал услуги коллекционерам по приобретению и реализации различных предметов искусства.

– Ба, Фёдор Сергеевич! Какими судьбами здесь. Вы ведь всё больше по передвижникам. А тут малевичи с кандинскими районного разлива, – по-барски положа руку на плечо Феде, пророкотал Илья.

– Пристраивайтесь, тут есть чем сгладить впечатление. Хотя Вы правы, я так, из любопытства. Смотрю, когда, наконец, вспомнят о реализме.

– Спасибо. Сыт. Меня тут обхаживают. Опоздали, батенька. Вы тут в провинции отстали. У нас уже вспомнили. И не только вспомнили, а очень даже. Ваши передвижники пошли в гору. На выставки любого художника девятнадцатого века такой лом стоит, что любо дорого взглянуть. На Репина или Сурикова очереди с километр. С времён большевиков и толп у Эрмитажа не видывал ничего подобного. За какого-нибудь Богданова такие деньги дают! А уж про салон и говорить не приходится. Вон давеча простенький Клевер ушел за… ну, за очень, очень большие деньги. Вот только одна проблема. Спрос рождает предложение – подделывают безбожно. Да так ловко, что не всякий эксперт поймет. Вот Кузмич был! Вот он-то враз бы… Да что говорить, – махнул рукой Григорьевич и, ткнув вилкой в осетрину, опрокинул рюмку.

– Да, с уходом Кузмича… – не успел договорить Фёдор, как Илья, прожевав осетрину, прервал: