Андрей Ставров - Вракли-6. Попутчики, или Разговоры в поезде. В поисках жанра

Богатей пустил пыль в глаза, прислав за Фёдором шикарный лимузин. Дом был под стать лимузину – огромный и безвкусный, как у всех скороспелых новых наших. Картина стояла посередине просторного холла. Вокруг столпились подлизы, в углу стоял накрытый столик – выпивка, икра, рыбка. Фёдор подошёл поближе, для солидности достал большую лупу. Хотя надобности в ней не было совсем – ясно, что не Айвазовский. Но и не подделка. Фёдор присмотрелся внимательнее. Подписи нет, точнее, какая-то закорючка, похожая на все буквы алфавита одновременно. Кто же это, неужели Беггров? Очень даже похоже. Федор достал фотоаппарат и сделал пару снимков. Потом скальпелем аккуратно соскоблил с самого края картины чуть-чуть краски и ссыпал соскоб в пробирку.

– Так, – начал он. – Во-первых, в чём я уверен, что не Айвазовский.

Подлизы ахнули внутренними голосами. Богатей набычился, щёлкнул взводимый курок… На улице раздался топот могильщиков.

– Во-вторых, – продолжил наш эксперт. – Но и не подделка. Думаю, что это один из группы передвижников. Не самый активный, но и не последний.

Подлизы выдохнули, богатей спрятал оружие, могильщики затопали в обратном направлении.

– Далее, я сделал пару снимков и мне надо с ними поработать пару… несколько дней. Сегодня среда, думаю, что буду готов дать окончательный ответ к понедельнику.

Беггров А. К. 1841—1914. Попутный ветер. СПБ, ГРМ

Фёдора с пиететом вернули, откуда взяли. Он наскоро перекусил и засел за книги. Потом включил компьютер, потом сгонял в центральную библиотеку и уже к полуночи окончательно убедился в правильности первого своего вывода. Да, это Беггров. Более того, он даже обнаружил черно-белую репродукцию именно этой картины. Дело осталось за малым, убедиться, что не новодел. Это было проще простого. Утром Фёдор смотался в художественный музей. Там в реставрационных мастерских работал Сергей Иванович, самый известный и опытный мастер. Музей, хотя и звался государственным, но был беден и на хорошую аппаратуру не рассчитывал. Серьёзную экспертизу не провести, но определить была ли краска нанесена в прошлом веке или год-два тому назад Сергей мог. Причём почти задаром. Т.е. за литр коньяка. Как и ожидал Фёдор, краска была не позднее конца девятнадцатого века и можно готовить заключение. Набивая свою значительность, он не спешил и сообщил заказчику о готовности предстать аккурат утром в понедельник. В заключении Фёдор также дал кратенькую справку о художнике – это чтоб подлиз вдруг все-таки не грохнули. Но, слава аллаху, все стороны были довольны. Счастливые подлизы чуть-ли не облизывали Фёдора, богатей угостил всех на славу, а потом выдал Феде конверт, который, как и в первом случае был на ощупь ОЧЕНЬ. Дома он пересчитал деньги. Ни хрена себе, годовая зарплата доцента!!! Ура, процесс пошёл. И действительно, за первой экспертизой последовали ещё, и ещё, и ещё… Практически два, а то и три раза в квартал Фёдор выезжал на место или иногда картины привозили к нему домой. Одна из комнат в их квартире была оборудована под мамину мастерскую, а теперь в ней работал и Фёдор. Антураж производил дополнительное благотворное впечатление на клиентов – картины на стенах, мольберт, этюдники, полки с кистями красками, стол для кройки, театральные костюмы, компьютерный угол, всё это как бы демонстрировало, что не хухры-мухры, а специалист таки!

Б о льшая часть картин, которые доставались Фёдору, были подделками. Часто откровенной халтурой, иногда более искусной, несколько раз очень и очень профессионально изготовленной, да так, что приходилось бежать сначала за коньяком, затем к Сергею Ивановичу. Но попадались и реальные картины. Деятельность Фёдора приобрела определённую известность, музейщики откровенно завидовали, но конкуренцию Фёдору составить не могли. Музей в основном был ориентирован на западную живопись и специалисты по русской с Фёдором не ровнялись. Он был совсем бедненький, и специалистов высокого уровня просто не мог себе позволить. Те, которые были при большевиках, не выдержали нищенского содержания и разбежались. В основном за пределы города, да и страны. Про институтских же коллег и говорить не приходилось. Периодически всплывала налоговая, но прихватить его не могла, так слегка пугала. А вот родная милиция заявилась в лице начальника отдела. Его интерес был простой – Фёдору передавали список краденых картин и просили в случае попадания в его руки чего-нибудь из него, информировать. Фёдор и не сопротивлялся – уголовный кодекс совсем не налоговый и он его чтил. Первое время сумма гонорара определялась заказчиком. Чаще всего она полностью устраивала Фёдора, редко была с его точки зрения недостаточной. После нескольких поездок в Питер по приглашению Ильи Григорьевича Фёдор по совету и с его помощью составил прейскурант. Точнее два – один для Питера и Москвы, другой для своих, местных. Цены, естественно, отличались в разы. Но общим был перечень видов экспертизы – от самой дешёвой, типа сколько стоит, если это то, что заявляет продавец, до серьезной экспертизы, за которую часто приходилось Фёдору бегать не только за коньяком, но и в банк за наличными. Не малыми, между прочим. Жизнь засверкала новыми яркими красками, и Фёдор свёл нагрузку в институте до возможного минимума, чем чрезвычайно обрадовал коллег, получивших дополнительные часы, дипломников, аспирантов и прочее, что существенно увеличивало их содержание.

Рост материального благосостояния, наконец, дал возможность Фёдору перейти от путешествий во время отпуска по бывшей Родине к поездкам за её пределы. Тут надо сказать, что увлечение передвижниками было для Фёдора работой, такой же, как например, вытачивание деталей токарем шестого разряда. Он любил эту живопись разумом, а вот сердце принадлежало совсем другим – Северному Возрождению во главе с самым любимым – Питером Брейгелем и готической живописи, особенно старым немецким мастерам. Из всего же итальянского возрождения Фёдор просто обожал двоих – Боттичелли и Карло Кривелли. Поэтому он составил список музеев, где находились основные шедевры и маршруты их посещения. Пришлось научиться водить машину и с испугом впервые посетить Финляндию. Один ехать, правда, не рискнул и взял с собой дежурную пассию в качестве штурмана. Хотя штурман из этой длинноногой модели был никакой, но с навигатором она обращалась неплохо, а уж в постели с лихвой компенсировала некоторые свои штурманские просчёты. Потом была Германия, но уже с другим штурманом, потом Австрия, Швейцария, Франция. Менялись страны, менялись и штурманы. А жениться было не на ком. Мама только вздыхала, уже не надеясь на внуков, вышла на пенсию, театр оставила, шила только старым клиентам, так как благодаря Фёдору в деньгах не нуждалась. Они взяли участок, построили домик, и мама нашла себя на земле, занялась цветами, немного овощами и прочими дачными радостями.