Сергей Кулаков - …Нимант, Нован, Персонн

Память моя чудесным образом устроена. Помню все, когда-либо виденное (пускай даже в воображении): предметы, людей, какие-то вещи, но никак не могу нащупать нить, чтобы связать их с собой; определить, наконец: отчего они мне знакомы; понять: что значат они для меня. Думаете, я немного не в своем уме? Но разве я сумасшедший? О, нет, нет, ни сколько. Мне известно назначение всех виденных вещей, предметов, людей (людей конечно в гораздо гораздо меньшей степени), но от меня загадочным образом ускользает понимание их связи со мной, их зависимость от меня. Так же не могу я понять и свою зависимость от них. Напрашивается вопрос: есть ли она, эта зависимость? О, вот тут я не могу утверждать однозначно. Иногда кажется: да-да, конечно, разумеется, непременно есть; однако, вскоре, уже начинает мниться, что нет её… да и не было никогда. Или, всё же, была?

Вот ручка, которой сейчас пишу – отличный пример. Я, разумеется, понимаю: ручка нужна, чтобы писать. А ведь ещё можно её заострённым, наподобие иглы, кончиком нажимать на “утопленные” в поверхность – все равно какую – кнопочки, до которых не добраться ни пальцем, ни отросшим ногтем, ни даже углом линейки. Только надо не замарать эти кнопочки чернилами! Можно ещё корябать кончиком этим в неглубоких выемках, выколупывая оттуда что угодно: от комочка грязи, до… да мало ли чего «до». Но ещё более функционален обратный, удлиненный, удобно закругленный, достаточно узкий конец этой самой ручки. Им можно постукивать по столу, ладони, лбу, ковырять в ухе, почесывать затылок, шею и верхушку головы, обдумывая мысль; им можно нажимать клавиши на компьютере, но я уже так не делаю (потому как давно не пользуюсь компьютером); этим упомянутым обратным концом ручки, можно делать глубокие узкие ямки в горшке с цветком; им можно зондировать всевозможные отверстия, в которые сможет войти этот узкий, удлиненный, удобный конец. Ведь маленькие дети исследуют этот мир именно эмпирическим путем, а чем я хуже? Я тоже хочу исследовать мир… Думаете, начинаю валять дурака, придумывать разную чепуху? Тогда признаюсь: подобным образом я уже поступал (само собой в качестве эксперимента). Но не более одного раза. Может двух…

Всё это, разумеется, понятно, используемо и хорошо, но вот откуда взялась эта ручка, почему она оказалась у меня, и как долго она здесь пробудет – неразрешимая, неразрешимая загадка. Так ли она неразрешима? Не знаю, не знаю. Пока эти вопросы заводят меня в тупик. Может кому-то они покажутся смехотворными, пустыми, но только не для меня. Не скажу, будто вопросы эти тревожат постоянно. Это было бы неправда. Но, когда они приходят, тотчас овладевают моим разумом на какое-то время, мучат, ослепляют мой мозг своим сиянием, а потом – как ни в чем не бывало – уходят, пропадают, оставляя меня в недоумении, без ответа, без всякого намека на ответ, ожидать их нового, и нового, и нового, и нового, и ново… возвращения. Ни дать, ни взять – приливы и отливы. Только где их луна?

А ещё, иногда, мне приходит в голову мысль: если эти – мучающие меня, время от времени – вопросы наваливаются прямо вот здесь, то через некоторое время, за счет округлости земли, сила инерции должна отнести их куда-то туда, где сейчас плещутся ответы на них. Соответственно, волна, состоящая из всех этих вопросов, выдавит волну, состоящую из ответов на них, и она помчится сюда, ко мне, плавно огибая округлости земли (сколько их там существует), торопясь донестись до этого вот сознания, заключенного в этот вот мозг. Может, всё так и происходит: ответы добираются до меня, но я к тому времени отвлекаюсь на какие-то безделицы, и они напрасно плещут, стучат о мою голову, занятую в этот момент какой-нибудь ерундой. А потом (к поздней ночи или рассветному утру, или к восхитительному восходу) их относит та, обратная волна вопросов, которая поспевает к тому времени, и этот вот мозг вновь и вновь подвергается мощному давлению накатывающих, напирающих вопросительных волн…

Ладно, пока упомянутые измышления, вновь нахлынувшие под явным влиянием невидимых, мощных полей непознанной планеты, не завели меня в тупик, совершу маневр отступления на исходные позиции. Туда, где я пишу и отправляю записи в ящик стола, в котором они исчезают.

Важно знать два момента:

а) записи никто не забирает.

Куда же они деваются?

– Злоумышленник (или их несколько?) действуют весьма и весьма осмотрительно и осторожно. Очевидный факт!

б) они исчезают безвозвратно.

Вопрос тот же.

– Злоумышленники (или он один?) не найдены, но улики – косвенные, ненадежные, пустые – присутствуют. По крайней мере, мне так кажется, но я не сыщик, и мнение моё может быть ошибочно, и (что ещё хуже) предвзято.

Итак, будем стараться действовать по порядку. Порядок, безусловно, важен: без него нет метода, а без метода трудно рассчитывать на успех, ибо неминуемо попадем в хаос всевозможных случайностей, которыми кишит поток времени. Этим случайностям, мельчайностям и пустяшностям ничего не стоит запутать несведущего, увести в сторону, даже пустить по ложной дорожке, ведущей, так сказать, в никуда. Да и упомянутое выше время, несомненно, может сбить с толку, отвлечь от пути, ведущего к разгадке, но об этом позже, позже, в свой час, если хватит времени. Именно такие – как покажется многим – безобиднейшие каламбуры, и есть настоящие ловушки. Стоит только призадуматься, погрузиться в их бессмысленный, якобы, смысл, и – пропал, совсем пропал. Думаете: шучу-потешаюсь, от безделья маюсь? Как бы не так! Вот некто утверждал: всё, что скажет следующий, будет ложным. Следующий ответил: сказанное прежним – истинно. Каково? Или ещё: всякое море мокро, стало быть, всё, что ни мокро не может быть морем. А вот так: один врун сказал: все вруны врут. Не видно подвоха? Кажется, вполне справедливо и ничего не выдумано об этих злых и ленивых утробах? Стоп! Не станем забираться в инвенционные дебри философии и риторики, дабы не увязнуть в их зыбкой трясине. Прочь, прочь. Дальше, дальше, дальше…

Исходя из п.1 описания действий предполагаемых злоумышленника(ов), следует: пропавшее никто не забирал! Возникает недоумение, но, продолжая дотошно разбирать этот пункт, зададимся вопросом: а возможно чему-либо пропасть, если никто это не забирал? Ответ “да” приемлем, к сожалению, в 50% случаев, в остальных 50% ответ будет “нет”. Непременно нужно добавить: такие приблизительные данные уместны в разборе отвлеченного примера; в каждом конкретном происшествии процентные соотношения могут изменяться, укрупняя (или уменьшая) цифры с правой, и, соответственно, уменьшая (или укрупняя) цифры с левой стороны от разделяющей их наклонной черты, либо обычного предлога «против». Единственным ограничением во взвешивании вероятностей, является то, что ни правая, ни левая стороны допустимостей не могут принять значение ни «100», ни «0». Стремиться, конечно же, могут, но достигнуть – нет.