Ольга Грибанова - Слепые и прозревшие. Книга вторая

Коля впервые в жизни был так собой доволен. Все успел, всего достиг.

Ему тридцать два, это совсем немного. Это раньше казалось, что если за тридцать, уж и старость начинается! Смешно! Он еще так строен и вроде даже красив, что в метро на него заглядываются молоденькие девчонки. Но он гордо поворачивает руку на поручне вагона, чтобы обручальное кольцо было на виду: нечего пялиться, ищите себе молодых охламонов.

На работе он давно уже Николай Николаевич.

С тех пор как четыре года назад его группа сделала хороший прибор, за который все получили приличную премию.

С тех пор как два года назад на данных этого прибора он защитил диссертацию.

С тех пор как полтора года назад он стал начальником группы. И все теперь знают, что через три года уйдет на пенсию нынешний начальник лаборатории, и Морозов, пожалуй, займет его место.

В группе Николая Николаевича Морозова четверо подчиненных. Прежде всего, приятель Андрей, потолстевший, растерявший кудри и уже второй раз женатый. Он называет Колю Николаичем, рассказывает свежие анекдоты и сам хохочет громче всех. Коля по-прежнему зовет его Андрюхой и посмеивается над его разлапистой бородой, в которой вечно хранятся остатки столовского обеда.

Еще в группе Николая Николаевича Морозова есть пожилой Петр Евгеньевич, которого он очень почитает за великую аккуратность и трудолюбие. Взял себе за правило советоваться с ним в практических вопросах и в этом не прогадал. Зато и Петр Евгеньевич полюбил своего молодого начальника от всей души. Может, с ним раньше никто не догадывался посоветоваться?

А еще в группе два молодых специалиста. Парень Юра, в руках которого горит все, что может перегореть, и лопается все, что может лопнуть. Все прочее просто с грохотом падает. И девочка Алина, к которой Коля старался лишний раз не приближаться. Она, бедненькая, краснела, бледнела, все теряла и чуть не плакала от страха перед ним. В конце концов Коля приспособился общаться с ней через Петра Евгеньевича, и дело потихоньку пошло на лад.

Едет Николай Николаевич утром на работу в вагоне метро и с удовольствием вспоминает, что Петр Евгеньевич сделал вчера прекрасный узел – произведение искусства. Сделать бы фото – и в рамку, в красный угол, как икону, да нельзя, совсекретно! Коля вчера всю лабораторию пригласил любоваться, а Петр Евгеньевич растроганно похлопывал его по рукаву.

А Юрка вчера благополучно доработал без замыканий и взрывов, только провода пережег – ну это святое дело! А у Андрюхи появились интересные сигналы – есть над чем подумать! Какой прекрасный будет день!

Входит Николай Николаевич Морозов в лабораторию. Петр Евгеньевич и Алина уже на месте, сидят рядышком и воркуют, как дед с внучкой.

– Доброе утро, Петр Евгеньевич, Алина, здравствуй.

– …астуйть… – шелестит Алина, пламенея от застенчивости.

– Здравствуйте, Николай Николаевич, – приветствует его Петр Евгеньевич чуть не с поклоном.

– Здрасте вам! – на пороге Андрюха. – Николаич, к стопам припадаю, десятку до получки!

– Бороду сбреешь – дам!

– На святыни покушаешься, тиран и деспот! – свирепо замахивается Андрюха.

– Да ты хоть отожми свою мочалку, – дразнит Коля. – Смотри, льет с нее. Небось, целый сугроб на бороде принес!

Их дружеские забавы прерывает Юрчик. Он врывается в лабораторию так отчаянно, что дверь ходит ходуном. От сотрясения падает тяжелая металлическая рейка, стоящая в углу за дверью без движения лет тридцать, зацепляет провод осциллографа, отключает его из сети и наконец доверчиво опускается прямо в протянутые Колины руки.

Разъяренная хозяйка осциллографа, Марина Павловна из соседней группы, вскакивает и кричит:

– Николай Николаевич, уймите ваше зверье!

– Прошу прощения! – кланяется в пояс Коля. – Завтра куплю ему ошейник с поводком.

– И намордник, – ворчит Марина Павловна, заново настраивая свои приборы.

Вот так бодренько начинается рабочий день!

А дальше все так хорошо, так разумно и деловито! Сначала усадить Юрку заменять пережженные провода и перепаивать заново всю плату. Мимоходом взглянуть через плечо на Алинину работу и покивать за ее спиной Петру Евгеньевичу – все прекрасно. Если Алину не пугать, то ее плата будет работать.

Потом до самого обеда сидеть втроем плечом к плечу с Андреем и Петром Евгеньевичем и обсуждать очередной узел.

И так весь день: поругать Юрку, похвалить Алину, похлопать по брюшку Андрюху, посоветоваться с Петром Евгеньевичем. И наконец к любимому столу, где дожидается десятый вариант хитрого узла. Дожидается и подмигивает с чертежа, на скорую руку набросанного: что, мол, институт кончил, диссертацию защитил, так, думаешь, меня легко раскусить? Ничего, ничего, получишься, никуда не денешься, и не такие получались!

А какие люди вокруг славные! Как работать приятно с ними бок о бок!

– Николай Николаевич, как сынок? – интересуются в перерыве семейные сотрудники, обсудив сперва своих детей и внуков.

– Талант! – гордо отвечает Коля. – Артист больших и малых академических театров.

– Как супруга поживает? – лукаво ухмыляется Андрей.

Лукавит он так, по привычке. О прекрасной половине человечества Андрюха говорит только с подмигиванием.

– Все в порядке. Здорова.

– Это хорошо, что здорова. Больно уж она воздушная у тебя. Аж страшно. И утонченность такая рафинированная, м-м-м! С такой женой жить – что из хрустальной вазы щи хлебать.

Андрюха аппетитно причмокивает эти слова вместе с куском хлеба, которым только что подобрал подливку с тарелки.

Коля в душе морщится, но терпит. Андрей-то на самом деле не хочет Галю обидеть. Ему просто надо поговорить о своей новой жене.

– Это фашисты, что ли, объявили… ну как это… для женщин-то… Кухня, церковь, дети – кирхен, киндер и… кухня. А чего, очень правильно, по-моему. Бабе образование только во вред, ей-богу. Вот Татьяна у меня, ну всем хороша была. И хозяйка, и мать, и на вид очень даже – ты же помнишь… Но ведь умучила меня, уела: «Ах, ты ничего не читаешь! А ты Хейли прочел? А ты Олдриджа прочел? Читай – все прочли, а ты нет!». Да мать честная! Это я восемь часов у приборов торчу, в глазах все пятнами прыгает – и еще чего-то читать буду? «Ах, пойдем на Тарковского!» «Зеркало!» Ну и что? И сходили! Бред! У меня чуть крыша не поехала. А она мне: «Ничего не понимаешь!» Объяснять пустилась. Да на хрена мне все это? Чтобы баба мне что-то объясняла? Я в электронике понимаю, в приборах – как Бог! – все насквозь вижу. На кой мне эти мастеры-маргариты с зеркалами?

Андрей сердито булькает, развалившись на твердом кожаном диванчике в коридоре. А Коля в который раз с удивлением вспоминает, что это тот самый Андрей, который еще семь лет назад поминутно взрывался самыми удивительными идеями: и бредовыми, и толковыми.