Юлия Скоркина - Заветное желание

Взревела Пелагея, в волосы свои руками вцепилась, – поняла, что на закрытие сил Любава заговор сотворила.

– Думала, всю жизнь дела свои чёрные творить будешь, паучиха проклятая?! – злобно произнесла Любава, сощурив глаза. – Так знай же, что коли словом или делом за старое возьмёшься, раньше времени прахом станешь! Ох и рады же тебе твои черти будут! И, развернувшись, ушла прочь от старухиного дома. Слышала, как та выла в злобе бессильной, но и бровью не повела.

***

С того дня прошло два месяца. Андрейка быстро поправился.

Пелагея спустя месяц померла. С чертями как обет нарушила да кормить их перестала, так они за неё и взялись. Мучительно помирала, кричала долго и страшно. Любава с той поры единственной знахаркой на несколько деревень стала. Справно свою ношу несла. И хоть могла с силами тёмными сговориться, да не брала греха на душу. Лечила люд деревенский да скот. Пакостей не творила. Подходящего мужа себе сыскать не могла. Да и не сильно-то расстраивалась. Такой норов не каждый выдержит.

– Ох Любавушка, – вздыхала сестра старшая, – уже б уняла ты свой гонор да покладистой стала.

Глядишь, и муж бы сыскался. Да детки появились.

– Покладистой, да без гонора с чертями не справиться, Дарьюшка, – смеялась в ответ та. – А что деток нет, так не расстраиваюсь, – знать, судьба такая, – сказала она, чмокнув в макушку любимого племянника. Андрейка как выздоровел, на дальнюю деревню к тётке, почитай, по несколько раз в месяц бегал, а то и вовсе гостить оставался. С лихвой тётку детской любовью одаривая…

Мерзкий моросящий дождик впитывался в землю, словно в губку, превращая её в жидкое месиво.

Обдуваемые ветрами, стояли перед толпой мужчина, женщина и трёхлетняя малышка.

– Да что ж это делается, люди добрые! – раздался из толпы женский голос.

Трое мужчин в немецком обмундировании резко обернулись на звук. Толпа затихла.

Из-за немцев вперёд вышел человек с белой повязкой на рукаве.

– Говорил я тебе, Тимофей, не доведёт до добра твоя деятельность! – обратился он к главе семейства.

– Как был ты, Никодим, всю жизнь гнидой, так и…

Договорить мужчина не успел: автоматная очередь прервала его. Женщина, стоявшая рядом с мужем, дико закричала и бросилась к нему. Один из стоящих немцев подошёл ближе и выстрелил ей в голову. Малышка заплакала и кинулась к матери.

– Тимофей Рыков наказан за то, что оказывал помощь партизанам, – громко произнёс Никодим. – И вам всем нужно уяснить, что так будет с каждым, кто посмеет ослушаться. А сейчас расходимся! – гаркнул он.

Из толпы вышла пожилая женщина и направилась к заходящейся криком девочке.

И снова раздалась автоматная очередь. Женщина повалилась навзничь.

– Враг великого рейха, – на ломаном русском произнёс один из немцев. – Дефчонкаумирайт сам, забирать нихт, она есть враг.

– Быстро все по домам! – снова заорал Никодим.

Гудящая толпа, тяжело ступая по размыленной грязи, разбредалась по деревне. Три мёртвых тела остались лежать под сгущающейся моросью как предостережение для тех, кто ещё осмелится оказать помощь партизанам.

Сжавшись в комочек на земле рядом с мёртвой матерью, поскуливала от страха маленькая Варвара.

На деревню опускалась ночь.

В домах зажигался свет, раздавался пьяный хохот немцев. Девочка дёргалась от каждого шороха, словно испуганная мышка.

Совсем рядом раздались шаги. Варя подняла головку и со страхом вгляделась в темноту.

Высокая фигура в чёрном стремительно шла мимо лежащих на земле трупов и вдруг остановилась, разглядев трясущуюся от холода девочку.

"Твари бессердечные, – раздался громкий шёпот, – нехристи проклятые".

Из черноты облачения высунулась рука и тронула ребёнка за плечико.

– Вставай, дитя, – произнесла она и взяла Варю за руку.

В этот момент настежь распахнулась дверь дома, и яркий свет из проёма осветил место казни.

На крыльцо вышел пьяный Никодим. Он молча уставился на фигуру в чёрном, рядом с которой стояла перепачканная кровью родителей Варя.

– Кто посмел ослушаться? – рявкнул он, фокусируя пьяный взгляд.

Женщина сдёрнула с головы капюшон.

– Мавра! – не то удивившись, не то возмутившись, прикрикнул он.

– Закрой рот, Никодим, – произнесла женщина, – не бери большего греха на душу.

– Оставь девку, – произнёс мужчина, – она – дочь врага.

– Чьего врага, Никодим? Побойся Бога!

Полицай громко рассмеялся.

– Кто мне говорит про Бога?! – хохотал он. – Чёрная ведьма, что от добрых людей по болотам прячется.

Глаза Мавры сверкнули гневом.

– От того и прячусь, – прошипела она, – что люди добрые. Дай мне уйти с ребёнком.

– А иди, – вдруг произнёс полицай.

Женщина подняла Варю на руки.

– Только уступку тебе даю – пять минут. Успеешь убежать?

Ничего ему женщина не ответила, молча развернулась и стремительно пошла прочь.

Подойдя к кромке леса, услышала Мавра, как со стороны деревни раздались крики и собачий лай.

Женщина резко остановилась и, опустив малышку на землю, достала из кармана небольшой пучок сухой травы. Чиркнув спичкой, подожгла его.

"Приходи, морока,

Да с любого бока,

Кольцами вейся, в очах ряби,

В ушах гуди, на любую тропку

Не давай пути".

Прошептала ведьма заклинание, потрясла пучком чадящим и, подхватив малышку, скрылась в темноте леса.

Убегая, слышала и голос Никодима, и обрывки немецких слов, – только не боялась уже, что нагонят. Мавра своё дело крепко знала.

– Кто забрать дефчонка? Почему не кричать? – орал молодой фриц на Никодима.

– Не серчайте, господин офицер, – лебезил тот, – забрала девчонку местная знахарка. Она рядом живёт, на болотах. Как рассветёт, вмиг найдём и возвернём.

– Расстрелять дефчонкасо старуха, – горячился офицер, сдобренный крепкой выпивкой, уходя обратно в дом.

– Тьфу, ведьма проклятая, – в сердцах воскликнул полицай. – Под монастырь подвести захотела! И как я дал ей уйти? Ну, завтра устрою тебе!

Побубнив ещё какое-то время, Никодим со злобой метнул взгляд на место казни и тоже пошёл в дом.

***

– Ну что ты, моя лапонька, – успокаивала Мавра всхлипывающего ребёнка, смывая с её лица и рук кровь родителей.

"Ох ты, горе горькое, что ж делать-то теперь с тобой", – бормотала себе под нос женщина.

Мавра потомственной ведьмой была. Их род из деревни на болота выгнали, когда самой Мавры ещё и в помине не было.

Что мать, что бабка чёрными делами не брезговали, за что и были изгнаны.

Да они не особо-то и расстраивались.

Люди их хоть на болота и сослали, а тропу-то к ним всё ж натаптывали. Они и за повитух, и за травниц, да и вообще от хворобы любой помочь могли. А то, что чёрные, так то ж по просьбе.