Николай Новоселов - Так поговорим же о любви

За полночь утих ветер, к утру совсем успокоилось, выглянуло солнце. Встал до света, растопил печку, поставил варить картошку, чтобы хотя бы свеженькую поесть; и старой, вчерашней половина осталось. Толик тоже встал, выбежал в сенцы, принес фитиль и стал его чинить, завязывая узлами немногочисленные дырочки. Без ветра в комнате стало быстро тепло. Братья проснулись, но из под одеяла не вылазили.

–-Хватит спать, засони, картошка сварилась, давайте к столу.

Поднялись и не очень охотно пошли к столу.

–– Давайте, для начала, мордашки ополосните.

За столом Толик спросил:

–-Коля, ты же с отцом ставил фитили, помнишь сколько много рыбы привезли.

–– Так мы их ставили заранее, когда ехали за лесом, на обратном пути снимали. И их было шесть, а здесь один. И в фитили надо что-то ложить съестное, иначе карась не пойдет.

–– Положим картошки. Погода нехолодная, подождем немного.

Дома наложили картошки в фитиль, взяли монтажку, лунку во льду долбить и отправились вдвоем. По лесовозной дороге до озера добрались быстро, от поселка полтора километра. Из дома захватили две палки, чтобы в воде растянуть фитиль. Озеро начиналось прямо от дороги; шофера, трактористы утром долбили лунки, ставили фитили, а на обратном пути снимали их, и всегда были с рыбой. Февраль был для зимы теплый, да и март не очень холодный, лед стал « ноздреватый» и я сразу на это обратил внимание; больше, правда, насторожило то, что не было на льду никаких следов.

–– Не ухнем, Толик?

–– Давай недалеко.

Но только зашли на лед, он под нами просел и мы по пояс в воде. Выбрались на дорогу и бегом домой. Пока выбирались из воды, хватаясь за прибрежные камыши, одежонка вымокла до нитки, на морозе застыла и мешала нам не то что бежать ,идти. Добрались до дома, и к печке,– хорошо что братья её поддерживали, топили. Попробовали снять одежонку –не получается. Дрожжа, прижавшись к печке, ждали когда оттает одежда, чтобы её скинуть. Своим ледянным панцирем она облегла тело и оттаивать не хотела. С полчаса мы освобождались, наконец скинули и « нырнули» под одеяло. Дрожжь била немилосердно, младшие сбегали и взяли сухих дров из поленницы соседей, подбрасывали в печку не жалея. И мы с братом окунулись в беспамятство.

Очнулся от прикосновения « холодных» ладошек на лбу. Фельдшерица.

–– Очнулся, горемыка. Я уже поставила вам по уколу, вы сейчас снова уснете и будете спать до утра. Но вначале идите к столу, покушайте, я принесла немного супа. Давайте вставайте. Братишки ждут.

Голова « приятно» кружится, жарко до невозможности, а кушать хочется. С помощью доброго человека поднялись и, придерживаясь за неё и за друг друга добрались до стола. Когда по желудку разлилось долгожданное тепло мы уронили голову на стол, и тут же, сидя, уснули. Разложив нас, закутав, пообещав братишкам, что утром обязательно придет, женщина ушла.

Утром, в полубреду, я слышал как тетя Маша оправдывалась перед братьями:

–– У нас , ребятишки, вас кормить нечем, вот мы и не приходили к вам. Сходила я к лагерному начальству, так меня к нему не пустили, и он ко мне не вышел. Все твердят, что надо вас оформлять в детский дом, а кто за это возмется? В Барнаул ехать, ночевать там. Автобус-то ходит два раза в неделю. Я рассказала своему начальству, директор лесхоза переговорил с лагерным начальством, еще неделю будут вам выделять кушать. Теперь уж сама буду ходить, или Надю посылать.

Четыре дня пролежали с братом в бреду, без сознания. Врач, тетя Катя, дядя Вена с женой, Надя не оставляли нас ни на минуту, попеременно меняя друг друга, бегая за врачом, когда им казалось, что нам стало хуже. Васю, тем не менее, отправили в школу. На пятый день очнулись одновременно. Тетя Катя, врач, накормила нас, и наказав Наде чтобы нам кушать более не давала, ушла домой. И когда мы хотели подняться, чтобы еще поесть, Надя насильно уложила нас: « Не велено». Подчинились. Выздоравливали быстро. На третий день, как пришли в себя, выбрались на улицу. Тепло, благодать. Но больше чем полчаса нам Надя не дала нежиться на солнышке: « Давайте в дом, шагайте, шагайте. Расселись.». «Командирша» –ворчит брат, идя домой. « Да, командирша, и ты будешь подчиняться, я за вас отвечаю».

К обеду приходит тетя Маша с полными сумками:

–– Выделил директор лесхоза шестьдесят рублей, чтобы я вам накупила продуктов. Теперь живем, ребятишки.

Ближе к вечеру пришла моя учительница. Посидела некоторое время молча, смотря на нас. Мы в это время сидели за новеньким, пахнущим смолой, столе и делали уроки, кто ходит в школу, я же с братом, как «прогульщики» больше мешали, чем помогали.

–– И как себя чувствуют больные?

–– Плохо, плохо они себя чувствуют, они только пришли в себя –« затараторила» Надя.

–– Да нормально, Любовь Алексеевна. Голова только немного кружится при ходьбе, а так ничего –бодримся.

–– Давайте завтра ребятишки в школу. Пересильте себя; будете шевелиться, быстрее хворь пройдет. Хорошо?

–– Хорошо, Любовь Алексеевна.

И опять побежали дни за днями. Плоховато учеба давалась, очень много было пропущено, все, что пропущено, надо было наверстать. У обоих долго еще голова кружилась от слабости, а тут двойная нагрузка. Но успевали и уроки делать и поиграть. В середине апреля, взяв лодку из камеры, пошли втроем на озеро, дядя Вена, Саша и я, разломали шестом рыхлый лед и поставили фитили. Рыбы попалось довольно много, тетя Маша на попутном лесовозе сьездила в большое село, Бобровку, продала и у нас появилось немного денег. У нас, имею в виду единую нашу семью, объединенную. И с этих пор это стало для нас неплохим источником дохода. Раз в неделю я с Сашей отправлялся на озеро, в субботу, ставили фитили, утром в воскресенье снимали с рыбой и тетя Маша тут же увозила и продавала. Возвращалась также на попутном лесовозе.

Стоит только появиться дяде Вене, мой младший возле него, заберется ему на колени и прижмется к груди. Ну прямо как кот, любит ласку. Дядя Вена перебирает Витины кудряшки, а в глазах слезинки. Вот ведь, к тете Маше не так ласкается, но и к ней не пропустит случая забраться на колени, но тетя Маша беспокойная женщина, все ей куда-то надо бежать, что-то делать, и здорово не приласкаешься. Она и присядет-то, и то что-то берет в руки то зашивать, перешивать на такую большущую семью. Швейная машина, такая диковинка в то время, не простаивала. И особенно она заработала после объединения семей. Жители поселка пересматривали, что надо зашить, перешить и несли тете Маше. А расплачивались продуктами, что было весьма кстати. Лесхоз только раз выделил деньги на продукты, и на этом помощь закончилась. А впадать в унижение, просить помощи, что подаяния, тете Маше не хотелось. Да и кому захочется? Те пять дней, что тетя Маша ходила за борщом в лагерную столовую, , она запомнила это чувство унижения на всю жизнь. И отпускали без лишних слов, но вначале-то надо было убедить, что нам надо было этого борща. И без тети Маши с дядей Веной, если бы не взяли они нас под опеку, не нашлось бы ни одного человека, среди всеобщего бездушия, кто бы нам помог, и мы или бы замерзли или перемерли с голодухи в скором времени, как нас покинули тетки. Это благодаря тете Маше и дяди Вены, истинных родителей, мы радуемся каждому дню, радуемся солнышку. Ведь никто не принес просто так, как помощь, и куска хлеба, что б накормить такую ораву. Что б сводить нас в баню перетаскали односельчанину всю поленницу и ходили в бор за сучьями. Половину поленницы он сложил себе, а когда другая половина закончилась, он запретил топить баню. И, благодарение Богу, в каждой деревне и населенном пункте найдутся дяди Вены и тети Маши, которые придут в критический момент на помощь, накормят и обогреют. Но не всегда сердобольные люди оказываются рядом в нужное время –и замерзают одинокие старики в нетопленных избушках и падают в обморок от недоедания школьники в школах. И у кого « зажмется» сердце и заплачет о чужой беде, когда своих проблем « выше головы».