Игорь Гатин - Батарея, подъем

«И вот не все товарищи дают себе отчёт в том, какое теперь гигантское, необъятное значение приобретает для нас кооперирование России…

В самом деле, власть государства на все крупные средства производства, власть государства в руках пролетариата, союз этого пролетариата со многими миллионами мелких и мельчайших крестьян, обеспечение руководства за этим пролетариатом по отношению к крестьянству и т. д. – разве это не всё необходимое для построения полного социалистического общества? Это ещё не построение социалистического общества, но это всё необходимое и достаточное для этого построения.

Всё дело теперь в том, чтобы уметь соединить тот революционный размах, тот революционный энтузиазм, который мы уже проявили, и проявили в достаточном количестве, и увенчали полным успехом, уметь соединить его (тут я почти готов сказать) с уменьем быть толковым и грамотным торгашом, какое вполне достаточно для хорошего кооператора. Под уменьем быть торгашом я понимаю уменье быть культурным торгашом. Это пусть намотают себе на ус русские люди или просто крестьяне, которые думают: раз он торгует, значит, умеет быть торгашом. Это совсем неверно. Он торгует, но от этого до уменья быть культурным торгашом ещё очень далеко. Он торгует сейчас по-азиатски, а для того, чтобы уметь быть торгашом, надо торговать по-европейски. От этого его отделяет целая эпоха.

Кончаю: ряд привилегий экономических, финансовых и банковских – кооперации; в этом должна состоять поддержка нашим социалистическим государством нового принципа организации населения. А строй цивилизованных кооператоров при общественной собственности на средства производства, при классовой победе пролетариата над буржуазией – это есть строй социализма.

4 января 1923 года»

И эти строчки являлись откровением для рядового Романова. Он чувствовал, что социализм, настоящий социализм, вовсе не то, что они имеют сейчас и что называют социализмом с трибун. И вот сам Ленин прямо пишет то, что Ромка чувствовал, то, к чему он пришёл интуитивно. А как вам про коммунистическое чванство, взятки и безграмотность – три врага социализма? А про НЭП? Эти работы ему не приходилось конспектировать для командиров. Там всё больше про классовую борьбу и вооружённый отпор. Но это понятно. Но почему на экономическом факультете МГУ эти темы оказывались в тени? Не потому ли, что после смерти Ленина страна пошла совсем по другому пути развития, нежели он завешал? Он спрятал брошюру обратно за пазуху, застегнулся и тут же услышал какой-то неясный звук. Мгновенно сорвал карабин с плеча, сделал несколько шагов вперёд, чтобы выйти из пятна света, и замер. Звук повторился.

– Стой! Кто идёт?! – он почти кричал.

Из темноты послышалось:

– Идёт начальник караула!

– Начальник караула, ко мне! Остальные – на месте!

Спустя несколько мгновений в снежной круговерти показался неясный силуэт. Не давая ему подойти ближе, Ромка, уже узнавший начальника караула по голосу, тем не менее скомандовал:

– Стой! Осветить лицо!

Старший сержант Рахманов как-то обмолвился в караулке, что в условиях плохой видимости лучше перебдеть. И не потому, что ты сомневаешься, начальник караула это или нет. А потому что бывают такие говнистые проверяющие, что пытаются всячески доебаться до часового. А ночью по-любому плохая видимость. А тут ещё и снегопад… Фигура замерла, вспыхнул фонарик, и в его резком свете, направленном снизу вверх, проявилось нечто фантасмагоричное, скорее напоминающее героя страшной сказки, нежели начальника караула. Но всё же это был он. Ромка отдал честь, взяв карабин «к ноге». После этого из темноты вслед за начальником караула показался дежурный по части – сам начштаба полковник Чумаков. Его боялись больше, чем командира, полковника Ваганова. Тот был барин – толстый, вальяжный, из кабинета выходить не любил. Должность у него была генеральская, и он сидел на жопе ровно – главное, досидеть до генерала без залётов. Начштаба же рыл землю носом. Ромка представился. Полковник смерил его подозрительным взглядом из-под каракулевой папахи:

– Так, часовой Романов, почему заставляете целого полковника ждать позади лейтенанта?

– Товарищ полковник, статья 177 Устава гарнизонной и караульной службы гласит: «В условиях плохой видимости, когда с расстояния, указанного в табеле постам, нельзя рассмотреть приближающихся к посту или к запретной границе, часовой останавливает их окриком “Стой, кто идёт?”. Когда на окрик часового последует ответ “Идёт начальник караула”, часовой приказывает: “Начальник караула, ко мне, остальные – на месте”; если необходимо, часовой требует, чтобы приближающийся к нему осветил свое лицо. Убедившись, что назвавшийся действительно является начальником караула, часовой допускает к себе всех прибывших лиц».

– Так, неплохо… А если придётся вступить в рукопашную схватку?

– При необходимости вступить в рукопашную схватку для защиты себя или охраняемого объекта часовой должен смело действовать штыком или прикладом.

– Молодей! Объявляю благодарность от своего имени!

– Служу Советскому Союзу! – здесь Ромка вытянулся ещё больше, хотя и до этого стоял по стойке смирно.

После этого проверяющие ушли. И у него отлегло от сердца – они не заметили грубейшее нарушение устава. Что могло быть в противном случае, даже не хотелось думать… Он пообещал себе больше так не рисковать. Даже ради ленинской мудрости.

Всё-таки есть – не может не быть – в жизни удача! Но сначала ничто не предвещало ничего хорошего. Их просто в очередной раз после занятий послали на работы. И если большинство привычно отправилось чистить плац перед казармой, утюжить и ровнять снег, который при этом продолжал идти, то Ромку и ещё троих курсантов старшина выдернул из строя и направил на разгрузку машины в магазин военторга на территории части. И в этом тоже не было ничего необычного – хорошо, что не на разгрузку угля. Но вот на заднем дворе магазина их ждал сюрприз так сюрприз. Кузов машины был доверху забит ящиками с мандаринами. Они не видели ни фруктов, ни овощей больше двух месяцев, со дня призыва. А, видимо, молодой, растущий организм всё-таки испытывает в них настоящую потребность. От мандаринового аромата кружилась голова. Сначала они молча и сосредоточенно таскали ящики. Потом Ромка заметил, как один из курсантов притормозил в полутёмном коридоре, быстро схватил мандарин из ящика, который нёс, и не чистя, в два укуса проглотил. Сам Ромка ни разу в жизни ничего не украл. И тут в его душе поднялась целая буря. Не успел он прийти к внутреннему консенсусу, как во время следующей ходки второй курсант так же быстро и воровато сожрал мандарин. Дальше Ромку не пришлось упрашивать, он жадно схватил оранжевый шарик, крупно откусил, тут же засунул в рот оставшуюся половину и судорожно начал жевать, перемалывая молодыми, крепкими зубами и горьковатую корку, и сочную, брызжущую мякоть. Кстати, это оказалось непросто, даже самый маленький фрукте трудом помещался во рту целиком. Но разве такие мелочи могут остановить вечно голодного солдата-первогодка Советской Армии? Когда, толком не разжевав, проглотил терпко-сладкую кашицу, стало очень хорошо – и в желудке, и на душе. Угрызений совести – никаких. Только очень захотелось ещё. Интересно, а ящики взвешивают? Оказалось, что нет. За ними не надзирали, не взвешивали и не считали. Они заполнили ящиками небольшую подсобку и, не зная, куда складывать дальше, присели в коридоре на корточках. У каждого в объёмистом солдатском кармане было по нескольку мандаринов. Теперь уже не спеша они их чистили и ели, складывая корки обратно в карман. В коридоре было тепло, витамины вкупе с глюкозой заметно насыщали организм и поднимали настроение, а впереди маячил ещё как минимум час халявы. Вот оно, армейское счастье, пока остальные мёрзнут на плацу. Снег, наверное, уже убрали, но теперь, скорее всего, Осокин зарядил Омельчука отрабатывать с батареей строевую подготовку. Или ещё хуже: разбились повзводно и замки лично контролируют индивидуальные «подход-отход». А что им, замкам? У них шерстяное бельё под гимнастёркой и шерстяные же носки в сапогах, а не тонкие полоски портянок, многократно севшие и свалявшиеся после многочисленных стирок, давно переставшие быть байковыми, но скорее напоминающие носовые платки. И вот весь взвод стоит на морозе перед казармой и смотрит, как каждый по очереди ходит строевым шагом и выполняет повороты на девяносто или сто восемьдесят градусов. Стоит и мёрзнет совершенно бессмысленно. А они сидят здесь в тепле и жрут мандарины. И сожрали уже – не счесть. Вот это и есть солдатское счастье! А не то, что в кино показывают. Да, кстати, про кино. Его привозят раз в неделю, по воскресеньям, и показывают в клубе перед ужином. В основном про войну. И теперь он совсем другими глазами смотрит эти фильмы. Гораздо лучше понимая, каково оно – быть на войне. И, понимая это, понимает, что они здесь – в санатории. И ныть нет никаких оснований. Кстати, многим приходится гораздо хуже, вон друг и одноклассник Женька пишет… Пользуясь теплом и бездельем, он достал из нагрудного кармана письмо с обратным адресом – Приморский край, Шкотовский район, п/о Петровка, в/ч 60098 «У»: