Игорь Гатин - Батарея, подъем

Сутки в карауле прошли в приподнятом настроении, хотя, конечно, нелегко отстоять четыре смены по два часа, особенно с трёх до пяти ночи. Но удалось и поспать урывками в общей сложности часа три. В отдельной комнате без окон на деревянном помосте, чуть меньше метра высотой, на крашеных голых досках, не раздеваясь, вповалку спали караульные свободных смен. Кто-то приходил с поста и, как тюлень, лез в самую середину, где теплее, кого-то будили, светя фонариком и дёргая за ногу, и он, очумелый, выбирался – на остальных спящих это не производило никакого впечатления. Никто не просыпался, даже если лезли прямо по нему. Ты касаешься головой нагретых до тебя досок и проваливаешься в долгожданную темноту. Вокруг густая, вязкая, чёрная пустота без единого проблеска – и сознанию не за что зацепиться, поэтому нет ни снов, ни чувства времени. Ты уронил голову, и вот тебя уже дёргают за ногу…

– Курсант Романов!

– Я!

Старшина роты, старший прапорщик Визитиу, с самого начала невзлюбивший Ромку, смотрел привычно недовольно, но с каким-то непонятным интересом: «Там тебя на КПП дожидаются. Даю сорок пять минут на свидание!» Сердце забилось, кровь прилила к голове, он еле сдержался, чтобы не спросить: кто? Старшина всё равно не ответит, иначе бы сразу сказал, а вопрос только даст повод для какой-нибудь грубости.

– Разрешите идти!

– Разрешаю…

Старшина был явно разочарован. Ромка отдал честь, чётко повернулся, сделал три строевых шага, чтобы опять-таки не дать повода себя потренировать на дорожку, и, только оказавшись за дверью казармы, рванул изо всех сил. Мысли путались в голове: кто, кто его ждёт на КПП? Мама? Исключено, она бы предупредила. Неожиданно нашедшийся отец? Практически исключено, он с огромной вероятностью там, где ему и положено быть, дом вора – тюрьма. Кто-то из многочисленных бывших подружек? Вряд ли, он порвал со всеми. Менты? На мгновение стало нехорошо, и Ромка почти с любовью посмотрел на проплывающие мимо серые двухэтажные казармы, бетонный забор с колючкой поверху и белые, отутюженные лопатами, выровненные по кантику прямоугольники снега. А остающиеся почти два года службы впервые показались отнюдь не бесконечными. Впрочем, его бы не так вызывали в этом случае – он же может сдёрнуть. Вроде отлегло. Может, Катя? Вспомнилось юное, безумно красивое, но перекошенное злобой лицо: «Так ты хочешь всё отдать – квартиру, машину, деньги, жениться на мне, ни кола ни двора, и свалить в армию?! Это, по-твоему, сохранить честь?!» А в конце: «Ну и проваливай, деревня недоделанная!» Ромка с удивлением обнаружил, что впервые не испытывает никакого волнения при этом воспоминании. А казалось, что боль не пройдёт никогда. Да, генерал Мороз и старший сержант Осокин оказались лучшими врачами от душевных недугов. Он влетел на КПП.

Светка! Её лицо вспыхнуло. В первый момент показалось, что она хочет попятиться. Но вот, словно собравшись как перед прыжком в воду, она построжела лицом и сделала шаг ему навстречу. Он широко распахнул руки и с ходу обнял её, поднял, закружил! На глазах скабрёзно лыбящихся дневальных по КПП. Господи, какую нежность и благодарность он испытывал, обнимая худенькие плечи в каком-то подростковом пальто с жиденьким рыжим воротником, ощущая под грубой тканью, как напряглась, а потом расслабилась её спина. Они зашли в комнату для свиданий. Там никого не было.

– Господи, что у тебя с лицом?

– А что у меня с лицом?

– Ну, оно всё красное и какое-то шершавое, а уши вообще коричневые. Ты так осунулся!

– Пофиг! Забудь… Как ты здесь? Откуда у тебя адрес? Почему не написала, не предупредила? – Она опять напряглась. Отвела глаза, потом с усилием снова взглянула ему в лицо.

– Неважно. Ты рад меня видеть?

– Конечно! Безумно! Ладно, рассказывай! Как ты?

– Нормально. Учусь. Осенью меня избрали депутатом райсовета, – она говорила с трудом, словно думала о чём-то другом.

– Ты – депутат! Ушам не верю! А здесь как оказалась? Ты что, специально приехала?

– Нет. Я приехала на конференцию комсомольского актива в Москву.

– Ничё себе!

– Рома, почему ты мне не писал?

Он осёкся. Продолжал смотреть ей в лицо и понимал, что не может сказать правду. Пауза затягивалась. Он это чувствовал, но ничего подходящего в голову не приходило.

– Мне ждать тебя? – она взяла инициативу в свои руки. У неё не дрожал голос, и глаза были сухие. Только лицо как-то заострилось, и кожа на скулах натянулась.

Он сразу всё понял и подумал, что именно такого вопроса, а лучше утверждения ждал от Кати. Но, преодолевая себя, улыбнулся и как можно беззаботнее спросил, просто чтобы выиграть время:

– В смысле?

– Мне ждать тебя из армии? Ты хоть чуть-чуть любишь меня? – она срезала все углы. Недаром они познакомились на олимпиаде по математике. У него не оставалось выбора, врать он не мог:

– Я пропал в этой Москве, Свет. У меня были проблемы на гражданке. Я уже не тот Ромка, которого ты знала. – Казалось, она не удивилась.

– Рома, мы все уже не школьники и все меняемся. У тебя были проблемы с законом?

– Откуда ты знаешь?

– Это неважно. Правда, неважно, – она не выдержала, голос надломился, аккуратный носик покраснел, красивые чёрные глаза лихорадочно заблестели: – Ты любишь меня?! Я буду ждать столько, сколько надо! – И поскольку он продолжал молчать: – Да или нет?!

Больше всего на свете он хотел сказать «да», но с удивлением услышал, как какой-то чужой, не его голос простуженно произнёс:

– Не надо. Не надо ждать…

По её лицу прошла короткая судорога, глаза застыли, в них пропало всякое выражение. Очнувшись через мгновение, ткнула ему в грудь свёрток, который, оказывается, всё это время держала в руках. Едва он машинально подхватил свёрток, как она тут же отдёрнула руки, словно боялась прикоснуться к нему. Так же стремительно она развернулась и вышла или, скорее, выбежала из комнаты. Хлопнула дверь на пружине. Он стоял в прострации, прижимая свёрток к груди, пока в комнату не просунулась наглая физиономия дневального.

– Слышь, духан, поделись с пацанами, – он многозначительно указал на свёрток.

Ромку словно застали за чем-то очень интимным. Сама формулировка, тон, а главное, тупое, самоуверенное выражение лица дневального, очевидно отслужившего не меньше года, проникли в обнажившуюся, не успевшую закрыться душу. В ответ со дна этой души поднялась тугая тёмная волна, он забыл, где находится, ни секунды не задумался о последствиях.

– Заткни ебало, гнида! – он сделал шаг по направлению к голове. Впрочем, она тут же и беззвучно исчезла.

Приходя в себя, он недоумённо посмотрел на свёрток, хотел оставить его на лавке, но передумал. Вместе с сознанием к нему возвращалось и понимание окружающей реальности. Он вышел из комнаты, а потом и на территорию части. Никто его не остановил и ничего не сказал. У него было около получаса, и он медленно пошёл в казарму. Появление Светки как-то неуловимо всё изменило. Он вспомнил, кто он и что он. Вспомнилось чувство собственного достоинства, подзабытое за прошедшие два месяца. Нет, это не значит, что он теперь будет спорить с командирами или отстаивать свою точку зрения – здесь это невозможно, и пример курсанта Магомедова служил лучшим тому подтверждением. Но он снова будет эту точку зрения иметь. Потому что – и он отчётливо почувствовал это сейчас – всё происходящее вокруг него в последнее время преследовало своей целью уничтожение личности, стирание имевшегося опыта и формирование нового существа – коллективного, забитого и не рассуждающего. Ирония судьбы заключалась в том, что он и оказался здесь по единственной причине – сохранить это самое пресловутое достоинство. Он шёл, отдавая честь встречным офицерам, снег похрустывал под ногами, а мысли снова переключились на Светку.