Георгий Борский - Три Ленки, две Гальки и я

Не знаю, удалось ли бы мне когда-нибудь покинуть ГАИшный черный список… Но исправить ситуацию с учебой помог случай. ГАИ как подающую большие надежды отправили куда-то, кажется, на курсы повышения квалификации, готовить на завуча. Тот промозглый понедельник я не забуду, наверное, никогда. Я сидела за партой, мрачно ожидая начала первого урока – до вожделенной субботы была целая вечность. И тут в класс зашла незнакомая женщина средних лет с мягкими чертами лица. Она несла в руках классный журнал, и всем стало понятно, что это учительница. Бардак мгновенно закончился, все ученики замолчали и сели на свои места. «Здравствуйте, дети! – сказала женщина приятным грудным голосом. – Я ваша новая учительница, меня зовут Нина Ивановна, давайте знакомиться!» И она улыбнулась столь искренне и открыто, что в моей душе сразу наступило лето, взошло солнце, расцвели и заблагоухали яркие цветы. Я влюбилась в Нину Ивановну с первого взгляда так, как надлежит влюбляться в свою первую учительницу. Для меня, да и для всего класса настала благословенная пора. По сей день не знаю, в чем там был секрет, но Нине Ивановне каким-то образом удалось направить отношения с нами в совсем новую сторону – сторону взаимного доверия, уважения и разумного поощрения. Она никогда не кричала на нас, не устраивала выволочек – тем не менее, ее авторитет был непререкаем. Класс она утихомиривала одним движением бровей. Спокойная уверенность – вот что излучала она, награждая щедро и наказывая редко, но справедливо. Мы все наперебой старались ей услужить, чем могли, и она платила нам благодарностью. Череда пятерок заполнила мой дневник. Да и не только мой – к концу года у нас оказалось полкласса отличников.

К содержанию

* * *

История четвертая, культурная

Довольно быстро Нина Ивановна обнаружила во мне способности к декламированию стихов и при помощи похвалы помогла им раскрытся. Кое-какие склонности к этому занятию у меня действительно были. Во-первых, память. Бабушка часто вспоминала, как везла двухлетнюю меня в поезде: с собой она взяла мою любимую книжку Чуковского – и я принялась в пути «читать» (на самом деле – рассказывать наизусть) ее, вдобавок безошибочно переворачивая страницы в нужных местах. На попутчиков мое выступление произвело обескураживающее впечатление. Со стороны была полная иллюзия того, что я умею читать. Бабушка предпочла наслаждаться успехом и не стала никого в этом разубеждать.

Во-вторых, в раннем детстве я совершенно не стеснялась публики. Чужих людей я опасалась и не доверяла им, но стеснения перед ними не испытывала, вот такой странный изгиб детской психики. Когда мама отправлялась в парикмахерскую, то всегда брала меня с собой. Сама она сидела в бигуди, а я тем временем развлекала окружающих стишками да песенками.

К содержанию

* * *

Эпизод третий – елка

А как-то раз мы с мамой пошли на елку к ней на завод. Идти я не очень хотела, пришлось меня от телевизора силой отдирать. Елка мне категорически не понравилась. Проводили ее в каком-то странно пахнувшем затхлом помещении. Снегурочка оказалась на голову выше Деда Мороза. Дед Мороз противно картавил, и борода его постоянно отклеивалась. Стали водить хороводы, так за руку меня взяла какая-то большая девочка лет десяти, одетая в черный костюм ночи, с блестками. Рука у нее была жесткой, потной и неудобной, да еще это ее одеяние… У меня такого блестящего костюма не было. Словом, все складывалось нехорошо и неправильно. Я водила хоровод и терпеливо ждала, когда же это кончится.

Тут липовый Дед Мороз заявил: «А тепегь, дети, пога подагки газдавать!» И к мешку своему направился, который под елкой лежал. Только до мешка ему дойти не удалось – путь преградила Снегурочка. «Подарки, – поправила его она, – Дедушка Мороз для всех ребят принес, но чтобы их получить, надо выступить – рассказать стишок, спеть песенку или сплясать! Ну, кто будет первый?» И она пошла вокруг елки, глядя на нас и бурно жестикулируя, – жертву выискивала. А Дед Мороз тем временем все-таки добрался до заветного мешка, развязал его и вытащил оттуда блестящий кулек. Ознакомившись с надписью на наклейке, он громко объявил: «Набог диафильмов! Налетай!» И призывно взмахнул рукой – айда, мол. Явно ожидал, что весь наш хоровод на него сейчас же ринется. Но все остались топтаться на месте: кто в носу ковырялся, кто на полу что-то глубокомысленно разглядывал, а моя блестящая соседка озабоченно шнурками на сапогах занялась. «Подумаешь, стишок рассказать, – подумала я, – это мне раз плюнуть». И вышла к елке. Дед Мороз обрадовался – наверное, решил, что его реклама сработала. Только мне его паршивые диафильмы до лампочки были, у меня и диапроектора-то дома не было. Просто решила людям помочь, неловко за них стало. Дед Мороз подошел ко мне: «Как тебя зовут, девочка?» «Марина», – ответила я. Тут и Снегурочка подоспела: «И что ты нам, Мариночка, расскажешь или, может быть, станцуешь?» «Лермонтов, „Парус“», – с чувством собственного превосходства произнесла я. И ножку отставила в сторону для пущего эффекта. Стих этот я в первый раз по телику услышала, и уж очень он мне в душу запал. Мне всегда жалко было белеющий одинокий парус. А на елке я себя очень жалела, вот он мне и вспомнился. Снегурочке почему-то не понравился мой выбор: она удивленно посмотрела на меня и кашлянула. Впрочем, альтернативы у нее не было, и она с натянутой улыбкой сказала: «Ну хорошо, молодец, давай!» Я и дала – то есть прочитала с выражением. Снегурочка тут же энергично захлопала в ладоши, Дед Мороз кулек мне свой сунул, а сам назад, к мешку.

Вытащил следующий подарок и радостно сообщил: «Конфеты! Кто будет следующий! Ну, гебята!» К моему удивлению, конфеты тоже не произвели желаемого эффекта – зал продолжал хранить гробовое молчание. Ну, я, не будь дура, опять вышла. «А-а, Мариночка! – засюсюкала Снегурочка. – Что ты нам исполнишь на сей раз? А может быть, споешь?» Настроение у меня к этому моменту слегка улучшилось: «Могу и спеть». «„В лесу родилась елочка“ знаешь?» – продолжала гнуть свою линию настырная Снегурочка. «Знаю!» – покладисто подтвердила я. «Давайте все вместе будем подпевать!» – обратилась Снегурочка к остальным детям. Я начала петь, а несчастная Снегурочка стала бегать по залу и размахивать руками, пытаясь расшевелить слушателей. Где-то к финалу третьего куплета ей это отчасти удалось, и несколько хилых голосов присоединились к моим фальшивым руладам. Конфеты достались, понятное дело, мне одной, что окончательно примирило меня с происходящим.

Поэтому когда Дед Мороз выудил из мешка куклу с синими волосами, я на других и смотреть не стала, выбежала прямо на середину: «А я и сплясать могу!» Мое новое появление на эстраде вызвало заметное оживление в группе родителей, стоявших неподалеку. Дед Мороз озадаченно посмотрел на меня. «Плясать тоже умеешь? Это хогошо!» – заключил он. А Снегурочка ничего не сказала. Она, очевидно, хотела отдохнуть, поскольку попыталась облокотиться о елку. Лишь некстати оказавшиеся на дереве иголки привели ее в чувство. Я тем временем уже вовсю выделывала па придуманного мной на ходу танца – насколько это было возможно с двумя кульками в руках (кульки я, разумеется, своей потнорукой соседке доверить не могла). Что ж, поплясала немного – и хватит. Два своих предыдущих приза зажала под мышкой, свободной рукой выдернула куклу у замешкавшегося Деда Мороза и понесла ее маме. Мама была самым надежным местом для хранения подарков. Таким макаром я могла бы весь мешок к ней перетаскать. Жалко, что мама не поддержала мой проснувшийся спортивный азарт и, давясь смехом, поволокла меня домой. Искренне надеюсь, что Снегурочка с Дедом Морозом сообразили раздать оставшиеся подарки бесплатно, иначе пришлось бы им торчать там до самого лета, пока не растаяли бы.