Александра Ковалева - Хорошая попытка

Вот она. Она крепко сжимает дерматиновую сумку с большими золотыми буквами DG. Она рассчитывает что-то в уме, периодически щуря глаза и поджимая губы. Кажется, она готовит серьезный разговор. Или, скорее, остроумный ответ мелкому обидчику. Именно этот ответ она должна была бы произнести в тот самый, в нужный момент. Бросить ему в лицо. И уйти, не оборачиваясь. Вот это было бы ловко. Вот так бы она заткнула его за пояс. Вот так она бы победила, и ей сейчас не пришлось бы забивать эту горечь фантазиями. Она так хочет проявиться. Она такого не заслужила. Она выбирает злиться, чтобы не чувствовать себя побежденной.

Вот она. Она стоит, прислонившись к окну и почему-то старается не плакать. Она покачивается. Она поправляет выбившуюся прядь волос за ухо и неосознанно гладит меховую отделку капюшона своей зимней куртки защитного цвета. Это все не стоит того, но она не может остановиться думать.

Вот он. Он держит в руках телефон. Он смотрит перед собой в пустоту. На нем болоньевая черная куртка, пегие джинсы и старые ботинки. Ему чуть за сорок, он кругловат и незаметно лысеет. Он сидит, широко расставив ноги, потому что так принято у уверенных мужчин, но глубокие складки у рта и на лбу говорят о нем больше, чем его сутулая спина. Он держится, крепится, но не может понять. Он куда-то бежал, чего-то достигал, с чем-то успешно боролся, иногда даже аккуратно шел по головам, он делал все, как положено, но теперь он сидит и не может понять, где его обещанное? Именно это – обещанное – он теперь недоуменно высматривает в пустоте перед собой. Вероятно, у него есть, дети, вероятно – у него все еще есть жена. Он все делал по правилам, шел по методичке, и вот здесь, в его «за сорок», он должен был быть уже не здесь. В методичке было написано: усердно работать, в методичке было написано – быть сильным, жениться, завести жилье и детей. Где он ошибся? Может быть нужен был другой порядок? Может быть тогда, в 1998-м, нужно было не туда повернуть? Или в 2001-м? У него нет сил все делать заново, он не думает о том, чтобы все делать заново. Он просто усиленно глушит в себе это странное чувство несбытости.

Вот он. Он широко улыбается. Он полон веселья. Он говорит по телефону. На нем рубашка и пробковая шляпа. Он – в джунглях.

«Алло, вышлите денег!» – кричит он радостно в свой телефон.

«Добло-Кредит! Деньги до зарплаты!» – также радостно сообщает белое облачко над его головой.

Он счастлив.

И нарисован.

soundtrack: Ariel Pink & Weyes Blood: Morning After | Myths 002 – EP

Нас придавило постмодерном. Смыслы рассыпаются в пыль. Подхватив идею, мир слишком долго говорил с самим собой о конце истории. Это истощает.

Все было проще, когда черное было черным, белое – белым, плохое – плохим, а хорошее – хорошим. Когда можно было ткнуть пальцем и быть уверенным, что ты хоть куда-то попал, ведь правда?

При овердозе твое сознание разлетается на молекулы, а ты – пытаешься ухватить их руками, собрать в воздухе и засунуть обратно, почему-то – в голову. Этот мир сейчас, кажется, похож на такой же сумасшедший танец микрочастиц после взрыва. Каждый смысл оказывается миражом и рассыпается в твоих руках, как только ты коснешься его парой вопросов, своим критическим мышлением, своей сократовской майевтикой, заново переосмысленной в начале нового «нового» времени.

В этом и есть суть эпохи постправды.

Но в этом нет нигилизма, нет стирания, нет уничтожения, все наши с детства знакомые смыслы никуда не делись, они все еще здесь, но, утратив свое прежнее агрегатное состояние, они превратились в пар и смешались с воздухом. Теперь нужно дождаться конденсации – очередного синтеза. Но нас крутит. Бросает из стороны в сторону во всей этой турбулентности и остаются лишь попытки ухватиться за остатки знакомых концепций, как за вбитые колышки, потому что иначе – унесет, и самое страшное – унесет непонятно куда.

Кажется, если мы сможем задать правильные вопросы, все станет на свои места. Какие места – свои?

Пережив модерн, прохихикав со все большим ужасом в голосе всю эпоху постмодерна, мы, хотелось бы верить, проскочим этот неясный период на бешеной скорости – слишком ускорилось все, а там, за ним, возможно, сможем ухватиться за новые феноменологические основы. Трансмодернистские, например. Кажется он – трансмодерн – оттуда и родился, из усталости от условной бессмысленности. Нужно только до него целиком добежать, доплыть через уносящие течения, по пути старательно и дружно концептуализируя конечный путь назначения, чтобы, достигнув цели, не уткнуться в очередной рассыпающийся мираж.

Но пока что крутит в водовороте: венец творения стал обезьянкой, общество сменилось гипериндивидуализмом, идеалы – стадным инстинктом. Ценности – давлением. История – пропагандой. Правда – и неправдой тоже. И это – неплохо, просто как-то спутано все, турбулентно, нет стройности в смешавшихся, когда-то стройных рядах, нет гармонии в этом хаосе.

Ты вдруг выхватываешь взглядом еще одну зацепку, тебе даже удается за нее ухватиться. Зацепка оказывается любовью, но и она вдруг теряет физическую плотность, разлетаясь на эндорфин, серотонин и окситоцин, разлетаясь на смесь инстинкта размножения и родительского инстинкта и детского. Становится сентиментальной идеей эпохи романтизма и методом контроля популяции.

Ты хватаешься за авторитеты, но оказывается, один – бухал, второй – ошибался, в академических кругах нет консенсуса, что же считать авторитетом, да и вообще, в какой-то книжке писали, что это все – поиски образа папочки и перекладывание ответственности и не бывает никаких альфа-самцов и дорожных карт.

Программирование мысли поселилось в заголовках. Теперь некого уличать в пропаганде – просто переставь слова местами, просто вынеси в заголовок правильную формулировку: не «экономического преступника через неделю сажают в тюрьму», а «известный бизнесмен в ближайшее время останется на свободе» – и все, все! И кто что может тебе предъявить? Разве ты врал? Разве есть твоя вина в том, что никто больше не читает ничего, кроме заголовков? Ведь ты волен так писать, потому что правда относительна, потому что ты имеешь право на свою точку зрения, потому что в любой момент – «не все так однозначно». Почему? Потому что идите к черту, вот почему. Несмотря на это щемящее чувство подспудного стыда внутри твоя совесть вроде как чиста, не так ли? Совесть каждого индивидуума теперь перманентно чиста, потому что нет больше ни норм, ни эталонов. И это прекрасно, жаль только, что мы пока еще все те же – привыкшие выживать и выкручиваться, – и отсутствие догматов воспринимаем не как идеальную форму свободы, а как приглашение к манипуляции.