Александра Ковалева - Хорошая попытка

Ты по привычке стараешься верить. Ты читаешь новости и постоянно нарываешься на ложь. И здесь ты можешь сказать себе, что если правды нет, то нет и лжи, но нет, это не так. Ложь появляется в том месте и тогда, когда тебя пытаются направить. В нужное русло – в религию, в идеологию, в удобную толпу. Если тебе кажется, что тебя на бешеной скорости разрывают в разные направления сразу – скорее всего тебя пытаются направить в панику, раскрутить в динамо-машине, чтобы ты не понимал, где верх, где низ, чтобы ты там устал, утомился, выблевал и, в конце концов, – подчинился. Помнишь, как приручают индийских слонов? Google it.

Человек физиологически чувствует фальшь. Кто-то больше, кто-то – меньше. Но мы всегда ее чувствуем. Эволюция не стояла на месте – мы неплохо считываем чужой язык тела и очень быстро обучаемся новым паттернам в фейкньюз. Любая ложь, а манипуляция правдой – ее производное, включает в нас реакцию «бей или беги». Немного так, не сильно. Но включает, поскольку внутренняя обезьянка в нас все еще считает, что врут только враги, а значит – нужно защищаться. Ты, конечно, приспособился к новому миру, ты, конечно, переосмыслил многие идеи. Ты, конечно, бог критического мышления. Или полубог, что в конечном счете одно и то же. Ты, конечно, знаешь, что правды нет – все слишком индивидуально. Но реакция на ложь все равно включается, ты просто глушишь ее. Так формируется еще один внутренний конфликт. Сколько их теперь у тебя? Это – тоже утомляет.

И здесь, во всей этой внутренней усталости, так хочется вернуться. Уцепиться за оставшиеся колышки смыслов, концептуализировать их заново, налепить на них, как на стабильную основу, все знакомое, что сумеешь ухватить в водовороте. Чтобы жизнь стала прежней. Простой. И понятной. Потому что пока она слишком хаотична. А у нас весьма консервативное отношение к неопределенности – мы ее не любим. Хотя могли бы полюбить.

Это называется – ностальгия.

А то, что мы сейчас переживаем – взросление. Наверное – взросление. Возможно. Выход из удобного инфантилизма тем и пугающ, что он всегда переживается впервые. Ты учился, шел на завод, шел на войну, растил внуков, оставаясь ребенком. Ты и взрослым умудрённым человеком себя считал, именно потому, что оставался ребенком.

Ты помнишь тот момент, когда родители усадили тебя на коленки и тихим вкрадчивым голосом объяснили, что Деда Мороза не существует? Было у тебя такое? Или это произошло как-то иначе – и ты просто однажды зашел на кухню и внезапно увидел, как Дед Мороз, вот тот самый Дед Мороз, приходивший к тебе каждый год, сейчас сидит на табуретке, оттянув свою седую бороду на лоб и глушит водку, и лицо у него почему-то соседа дяди Коли или, что еще страшнее – твоего отца. И тут ты вспоминаешь, что каждый год, в хороводе вокруг елки, ты тихо спрашивал маму: «А почему Дед Мороз – в папиных тапках?» – но никогда не слышал ответа. Ты помнишь этот момент? Дед Мороз был ненастоящим. Дед Мороз утратил свое агрегатное состояние и превратился в пар.

Нет ничего нового в экзистенциализме. Распад старого мира был описан Ницше больше ста лет назад. В каждый исторический момент цивилизационных вызовов, в каждый период смены парадигм человечество проваливалось в философию существования. Каждый раз. Начиная с Блаженного Августина и заканчивая Сартром. В любой непонятной ситуации – ныряй в экзистенциализм, как бы говорит нам вся человеческая история. На самом деле мир распадается всегда. Мир, как и человек, никогда и не был целым.

Но каждый раз, в момент очередного потрясения – война, технологический скачок, всемирный карантин, очередная пандемия, you name it – этот нарратив восстает из пепла – «Мир изменился Мир больше никогда не будет прежним». Из каждой рубки, из каждой глотки – льётся эта homespun truth и преподносится как важное открытие.

Но мир никогда и не был прежним. Мир – всегда другой, мы просто забываем. А мир, как и ты, менялся каждую секунду. Вот тебе десять, а вот – тридцать. Вот ты звонишь из таксофона, прокручивая диск цифра за цифрой, вот – не звонишь со смартфона никому, потому что есть же мессенджеры. Вот 80-летний генсек партии, а вот – шутник из телевизора. Вот в тебе одна клетка в окружении многих других, а вот – спустя секунду – клетка разделилась, теперь их две – полимераза достраивает цепь твоей ДНК в новой клетке, нуклеотид за нуклеотидом – аденин, гуанин, цитозин, тимин. Теперь в тебе на одну клетку больше. Мир никогда не будет прежним.

Мир никогда и не был прежним.

То, что казалось логичным, спокойным, постепенным изменением реальности на комфортной скорости, было лишь дефицитом нашего внимания. Когда внимания хватает – тогда и изменения обнаруживаются, как в лупу. А обнаружившись – пугают, как пугает все новое или кажущееся новым. И вот любой посыл оканчивается конвенциональной мудростью, dime-store philosophy – мир никогда не будет прежним.

Конечно.

Мир продолжит меняться, просто потому что все вокруг тебя, да и ты тоже – поток, а не статика.

Но мы все стремимся воспринимать себя монолитными, неизменяемыми и – по своему образу и подобию – воспринимаем статичным все, что нас окружает – от истории до идей. Говорят, релятивизм – пройденный этап философии, но я люблю его и все равно считаю, что с таким статичным восприятием мира, которое присуще нам сейчас, мы обречены каждый раз проваливаться во внутренний конфликт. В кризис. Бывает больно. И здесь ты можешь спросить, что же делать. Но это – не селф-хелп.

___________________

* Если заплыли слишком далеко и устали, расправьте руки и ноги, лягте головой на воду, закройте глаза и расслабьтесь. Чтобы удерживаться в горизонтальном состоянии, наберите в легкие воздуха, задержите его и медленно выдыхайте. Удержаться на воде также можно сжавшись «поплавком». Для этого следует сделать вдох и погрузить лицо в воду, обнять колени руками и прижать их к телу. Медленный выдох в воду, вдох и т. д. Если во время ныряния вы потеряли координацию, немного выдохните: пузырьки воздуха укажут путь наверх.

soundtrack: saintgold / Disparate Youth

Когда я была маленькой, мне казалось что когда я вырасту, мне откроется та самая тайна. «Взрослые люди – знают в чем суть, и когда я тоже стану взрослой – мне обязательно скажут».

Когда мне исполнилось восемнадцать, я огляделась вокруг. «Вот сейчас, уже скоро», – где-то в глубине подумала я. Но совершеннолетие оказалось понятием сугубо социально-политическим, оно для поддержки бюрократии сугубо. А я, видимо, пока не доросла.

Я читала, все что положено, но все еще оставалась маленькой, ведь – понятно же – раз смысл жизни, раз ключевые правила всего мне не открылись, значит – не доросла, значит, не то читала, не туда думала, значит еще не приняли в клуб. А вокруг ходили взрослые люди, вслух чеканили мнения, гордились своими успехами и ни в чем не сомневались.