Ольга Сеним - Дом с Луною. Рассказы

Я маму слушаюсь молча. Спорю молча. Саботирую молча. И она всё знает и понимает. Это наш уговор на уровне душ: меня нужно выкормить, немного вырастить – и я уйду.

Она придумывала слова: пойдём на тутню тушать, кокушки, Лёлюшка. Моя старшая сестра не любила этого и всегда начинала спорить. Мир сестры – правильный: драки надо разнимать (разнимала), мясо не надо есть (с шести лет отказывалась и не ела), слова не надо коверкать. А мне было хорошо. Не так что прям хорошо-хорошо, а фоном, что и замечать как-то не принято.

Недавно я поняла, что самое сокровенное о маме знаю только я. Молчаливое принятие как ключ от её мира – в моих руках. Потому что любой укор, непонимание ребёнка-маму жжёт раскалённым железом, убивает. Чётко расставленные правила вымораживают ледяным холодом равнодушия. Ребёнка-маму можно только любить. Протянуть к ней руки, и тогда она, может, и выйдет из своей глуши, из змеиного и волчьего Леса, и расскажет. Каждое слово – на вес золота.

Это и есть мамина школа. Стараюсь вглядеться в того, кто напротив. Где-то на дне его души обязательно живёт человек-ребёнок. Тот ребёнок, которому есть что мне рассказать и который не хочет причинить беды, и я тоже обещаю не обижать.

Выходи. Разговор на уровне Душ.…

В жизни моей мамы мистики и странных совпадений много. Смерть кружила рядом с с рождения, шла тенью через всю жизнь так близко, что ею не испугать, как, к примеру, странным соседом, с которым здороваешься каждое утро, потому как привыкли.

Эта история относится к раннему детству. Бабушка Анна родила маму в 38, через два года овдовела. И, наверное, ушли бы они под аресты, но отец умер очень кстати. Пришедшие за ним люди попали на помин, а потому не тронули семью, лишь разобрали усадьбу, что смогли – унесли. Ещё собаку пристрелили, потому что залаяла.

Во время войны всех трудоспособных женщин из местных насильно согнали на строительство аэропорта. Роженицам и матерям с совсем малыми детьми разрешили брать малышей с собой. Путь до стройки занимал около суток по реке. Мама помнит, как в ночную остановку их кормил в каком-то бараке мальчик. Он сказал:

– Проходите, сейчас еда будет.

Да какая еда? Голод, все же понимают. Откуда у сироты столько, чтобы прокормить целую бригаду? А он приготовил им мясную похлёбку. И все ели, детей накормили. Мальчик наловил им крыс. Взрослые женщины поняли, но не сказали ни слова.

На самой стройке детей оставляли в бараке на день, запирали от беды подальше. Сами работы длились неделю. На один день домой, а потом снова изнуряющий неженский труд с утра до вечера. И вот здесь случилось несколько событий, которые мама пересказывала много-много раз…

В тот момент она в бараке была одна. Мать посадила её на верхний ярус, это маму и спасло. В дверь кто-то упирался, потом толчок, и в проёме – большая тень. Медведь. Пошёл вдоль коек, столов, выхватывая запах еды, зарывался мордой в вещи. Мама затихла, замерла. Остановился рядом, прислушивается. А потом развернулся и вышел. И мама мне говорила:

– Его спугнул Солдат , я знаю.

В первый раз Старый Солдат пришёл, когда мама играла на полу барака одна и очень хотела есть. Очень. Она тогда ещё болела сильно, и женщины, подруги её матери, говорили, что ангел уже рядом. И вот заходит человек в форме, которую мама потом видела на картинах – амуниция солдата первой мировой, и произносит:

– Что ты здесь делаешь?

– Маму жду.

– А что плачешь?

– Есть хочу.

– На, поешь, – и выкладывает кусочек хлеба.

Мама берёт горбушку, забирается на нары, ест. А потом смотрит – нет солдата, ушёл. Когда женщины вернулись с работы вечером, всё им рассказала. А они:

– Да не было здесь никого. Никакого солдата не видели. Заметили бы.

Ну не было и не было. Только этот Старый Солдат приходил к маме ещё раз, уже дома, пришёл, поговорил с нею, расспросил как дела, и дал какой-то совет, угостил. А потом снился, и каждый сон был вовремя, на пороге. Мама говорила своей матери:

– А я опять Солдата видела! Приходил ко мне.

И её мать с женщинами-подругами понимающе кивали головой: «Да, Ангел рядом, он скоро придёт».

Жизнь шла своим чередом. Мама выбиралась из одной болезни за другою. Сила свыше щадила её. Не знаю, что это было. Воображение больного голодного ребёнка или знак, дух, Ангел-Хранитель?

И не удивлюсь, если в последний путь маму пригласит и возьмёт за руку именно он – Старый Солдат.

Когда мы были детьми, нас с братом на всё лето увозили в деревню к тёте, очень далеко на Север. У всех понятие «север» разное. Мой – самый северный, с полярным сиянием зимой, с белыми ночами летом. Мой Север – это сёмга, икра, оленина, морошка, короткое лето, умение молчать и умение петь так, как нигде больше, потому, что всё там – история, которую не найдёшь в учебниках, только в памяти и крови.

В деревне мы, городские малолетки, жили, дичали, начинали говорить на коми-языке и к концу лета почти полностью ассимилировались с местными. Или нам так казалось, с их позволения. Но самое главное, начинали жить по нормальным человеческим понятиям. А в августе, перед большими дождями, пока не размыло дороги, нас забирал какой-нибудь взрослый представитель семьи назад, в столицу.

Лето, год 82-й. За нами приехала сестра, девушка воздушная, неторопливая и добрая. Ей аж 16 лет, она для нас-разбойников – небожитель. Только рассеянная немного. Конечно, всё перепутала, по дороге из деревни к аэропорту сошла не на той остановке и совсем заблудилась.

Ситуация: мы – здесь, а самолёт взлетающий – там. Точка. Точка ли? Нет. Потому что есть серый кардинал – мама, её коми-родня, коми-друзья и коми-друзья-друзей при исполнении. Понятно, мама предположила такой ход событий и расставила посты в стратегически важных местах: остановки, перекрёстки, аэропорт.

Представляю себе это так:

– Да. Дети в аэропорт не прибыли.

– Их видели. На центральной остановке.

– Приказываю. Задержите вылет. Что?.. Вы не поняли. Задержите вылет!!!

Как-то так. В то время не было мобильной связи, а какая оперативность.

Нас обнаружили минут за пять. На спецмашине минут за двадцать доставили в аэропорт, потом регистрация, пешком-бегом до трапа с ожидающей и официально улыбчивой стюардессой. В салоне все лица обращены к нам: три ребёнка разного возраста, а у меня в сетке (той самой, советской) шишки!

Тогда мне это казалось нормальным. Чего ж не подождать хороших людей?

Помню очень тонкое чувство собственной исключительности за просто так. Нелогично, незаконно и потягивает Средневековьем. А всё же… Чертовски приятно, опаздывая на самолёт, произнести что-то вроде:

– Сейчас, уже еду. Подождите, не взлетайте без меня. Ах да, мне чай с сахаром и молоком 1:1. Я вас всех так люблю…