Герман Канабеев - Отто

– Отто тоже вернулся? – спросил я.

Она странно на меня посмотрела, как будто обиделась на то, что в первую очередь я спросил про Отто, а не про неё. Нет, она не подала виду, но промелькнуло во взгляде неуловимое, как бывает, когда смотришь человеку в глаза и вдруг понимаешь, что он врёт. И никаких доказательств нет, и даже невозможно сказать об этом тому, кто врёт, но все почему-то всё поняли.

– Я одна вернулась. Знаешь, а я даже соскучилась.

– По городу?

– По городу, да. И по чему-нибудь простому.

– Такое обычно бывает, если было слишком сложно.

– Сложно было, – сказала Марианна.

– В чём сложность?

– Я стала ему мешать. Но знаешь, было бы не так обидно, если бы он дал это понять, а не сказал открытым текстом. Просто взял и сказал: «Ты мешаешь мне, я не хочу о тебе думать. Я хочу заниматься тем, зачем сюда приехал, и отвлекаться у меня нет времени. Можешь уехать?» Представляешь?

– Ну, он был честен, по крайней мере.

– Да кому она нужна, эта честность, когда любишь?

– А ты уверена, что он тебя любит?

– Я так думала.

– Так и в чём его вина?

Думкина посмотрела на меня с недоумением.

– Дело не в вине, дело вот в этой честности. Мог же и помягче сказать, придумать что-нибудь.

Я ничего не ответил. Во-первых, мне наскучило говорить об отношениях Марианны и Отто, во-вторых, мне казалось странным, что она ещё месяц назад говорила об Отто как о самом невероятном человеке, а теперь удивляется и даже обижается на то, что он был с ней честен, удивляется и обижается, что у самого невероятного человека могут быть интересы, выходящие за рамки отношений с ней. Может, тогда не надо искать чудес в жизни, если не сможешь потом с этими чудесами жить только потому, что они не вписываются в твою систему ценностей? Но человек не такой, человеку подавай самое лучшее, самое удивительное, а он потом всеми силами будет пытаться превратить это в то, что способен понять и чем хочет обладать. Он не будет замечать, как гибнет чудо в паутине его примитивных эмоций и чувств, а если удивительное и чудесное, опираясь только на свою природу, вытолкнет такого человека со своей орбиты, тот ещё при этом будет удивляться, злиться и обижаться. Словно можно обижаться на то, что солнце всё равно светит, даже если ты пытаешься закрыть всё небо облаками.

Признаюсь, я злорадствовал. Не открыто, конечно. Необъяснимое чувство. Вместо того, чтобы посочувствовать, я повторял про себя: «Так тебе и надо». Мне было неудобно от такой мысли. Я гнал её, но она всё равно была рядом на уровне ощущения.

Когда так происходит, когда гонишь от себя злые мысли, они замещаются жалостью. Хочется сказать: «Ну я же говорил». Хотя я ничего не говорил. Зато понял, что теперь Марианна для меня намного ближе и доступнее, чем была до отъезда. Да и она теперь смотрела на меня несколько иначе. Мне казалось, что Думкина присматривается ко мне и даже чувствует во мне ту жалость, природа которой в «я же говорил». Жалость она, наверное, принимала за сочувствие, а моё ничтожное состояние, когда она уезжала с Отто и я не смог спрятать в своих словах мои чувства к ней, теперь казалось ей тем искренним и настоящим, чего она не смогла получить от Отто. Что ж, я решил, что это хороший вариант, тем более, признаюсь честно, мои чувства к Марианне по-прежнему были сильны с той лишь поправкой, что теперь я ощущал себя несколько уверенней.

Я понимал, что теперь мне даже не нужно предпринимать каких-то усилий. Но одна мысль просто окрыляла меня. Я вдруг понял, что тоже нравлюсь Думкиной и единственная причина, по которой у нас всё не завязалось намного раньше – Отто. Его присутствие всё портило.

Травы в тот вечер мы скурили много и не заметили, как наступила ночь. Мы лежали на диване и слушали музыку из плейлиста Думкиной в ВКонтакте. Мы специально как будто неловко ворочались, чтобы лишний раз прикоснуться друг к другу. Эти «случайные» прикосновения, словно разведка, попытка понять «а можно ли». Моя рука «случайно» коснулась её бедра, её рука «случайно» касалась моей руки. Так же случайно, будто на самом-то деле мы ничего не хотели, просто так сложилось, что мы тут «случайно» друг к другу прикасаемся, я начал раздевать Марианну, она помогала мне и в свою очередь раздевала меня. В открытое окно врывался освежающий августовский ветерок. Музыка замолчала, и вместо неё комната наполнилась стонами Марианны.

Уже ближе к рассвету мы наконец уснули, и я, если честно, надеялся на замечательное утро, что обычно бывает после замечательной ночи. В такое утро мужчина и женщина ещё мало знают друг о друге. Они забывают про обычные утренние привычки, не кидаются читать ленты соцсетей и не проверяют сообщения. Они смотрят глаза в глаза, варят вместе кофе, готовят завтрак, и нет ничего в этом мире, что могло бы их отвлечь друг от друга. Они ещё не стали частями привычной реальности, они пока только те, кто скоро её создаст, и в ней будут совсем другие утренние часы. Без взаимного кофе. Они слишком хорошо будут друг друга знать, и знание это не позволит им так же, как в то первое утро, наслаждаться взаимным существованием.

Не знаю, почему я верил, что утро будет таким. Марианна развеяла мои сладкие грёзы сразу, как проснулась. Она вскочила, начала судорожно одеваться и оглядываться, словно не помнила, как оказалась в моей квартире. Она не была груба, не сказала ничего особенного, но я почувствовал, что ей хочется побыстрее убежать, и, наверное, не столько от меня, сколько от самой себя вчерашней, когда она поддалась слабости и променяла Отто на меня.

Да, я снова начал думать об Отто. Мне казалось, что он чуть ли не провел с нами всю ночь в одной кровати. Но я не стал лезть к Марианне с поцелуями или объятьями и вообще вёл себя так, словно ничего не произошло. Я предложил ей завтрак и после – ещё немного покурить травы. Увидев, что я не собираюсь к ней приставать со своими чувствами, Марианна успокоилась и согласилась на позавтракать.

Она была отстранена, и я, поддавшись её настроению, тоже чувствовал себя так, словно между нами ничего не произошло. Ну а если так, мне стало до жути интересно, как там наш Отто в отъезде, без привязки к растрёпанному состоянию Марианны, о чём я её и спросил, и внимательно слушал, пока готовил и накрывал на стол.

Я опущу рассказ Марианны, как они тряслись в поезде почти четверо суток и какой ужасный сервис у нас на железных дорогах. Также опущу историю про таксиста, содравшего с них втридорога, когда они пытались добраться из Барнаула в Горно-Алтайск. Остановлюсь на том, что, приехав в город, Чингиз не собирался задерживаться в нём и, забрав деньги за свои картины в магазине сувениров, которых порядочно накопилось, пока он был в городе М., тут же отправился по одному ему известному маршруту к своей летней стоянке в лесу на берегу реки Катунь.