Александр Матвеев - Горлица, птица благонравная…

– А я другое слыхал. Выпивали мы с ним. Я ему и сказал, не помню почему: «Доживи до моих лет, тогда узнаешь, что такое старость». Ему ведь только семьдесят семь исполнилось, а мне уже восемьдесят три стукнуло. А он возьми и ответь: «Когда мне будет восемьдесят, ты меня дома не застанешь». Вот и понимай сказанное покойным как знаешь.

– Наверное, думал, что вечно так будет по бабам бегать. Больно шустро бегал!

– Дура ты, Марфа. Теперь я его действительно дома не застану.

Для села смерть Кубасова была полной неожиданностью. Был он довольно крепким стариком. Последние пятнадцать лет один справлялся с домашним хозяйством. Первые годы после того, как жена Вера заболела, даже корову держал и сам доил. В хозяйстве были куры, поросёнок, огород. По весне воткнёт рассаду огурцов или помидоров в землю, разок-другой заглянет к ним летом – прополет, подвяжет, а урожай на загляденье. Лёгкий был человек, и все это знали.

Кладбище за селом вширь и ввысь растёт. Сколько поколений там лежит! Некоторые фамилии со временем бесследно исчезли – никого не осталось. Вот, например, род Лещенко, Веры – жены Кубасова, какой большой был! Отец её, Фёдор Филькович – глава семьи, лежит на кладбище уже почти полвека. И мать – Марта Николаевна – похоронена рядом в восьмидесятых годах. А теперь в селе только дальние родственники остались, близкие все ушли на кладбище. И Вера, добрая душа, в прошлом году переселилась к ним, не дожив несколько дней до восьмидесятилетия. Долго болела после инсульта. Всех жалела, всё понимала. Незаслуженно страдала. Жила – мучилась и умирала в муках. Перед самой войной семнадцатилетней девушкой выдали замуж за русского солдата-пограничника. Маленькая речушка Вилия разделяла Украину на две части: восточную и западную, на берегу реки стояла застава, на ней и служил Иван Кубасов, высокий и статный парень с Волги. Влюбился он в украинскую девушку, поженились, но не прошло и месяца, как война началась. Сгинул солдат в немецком плену. Аккуратисты-немцы даже справку прислали – умер. А Иван не просто умер: бежал из немецкого плена – поймали, били, от побоев и скончался. Кто-то видел солдата в немецком лагере, и весточка дошла до села уже после войны. Вера работала в колхозе, воспитывала сына, а в пятидесятых годах заехал в село младший брат погибшего мужа Трофим, чтоб свидеться с вдовой и с племянником познакомиться. Так и остался Трофим в селе, женился на вдове, и родила Вера от него сына Владимира. Трофим, в отличие от спокойного и рассудительного Ивана, был натурой вспыльчивой и любвеобильной. Обладал прекрасным музыкальным слухом и красивым голосом. Пел замечательно. Его звонкий тенор знали многие окрест: где свадьба или какое-нибудь другое празднество – обязательно приглашали Трофима. Без Трофима свадьба не свадьба. И физически был очень крепким. До самой старости за ним никто из молодых угнаться не мог. Пьяным его никто не видел, хотя выпить любил, но свою меру знал крепко. Светло-карими яркими глазами и звонким голосом Трофим притягивал к себе взгляды женщин. По всем окрестным сёлам имел подруг. А лет двадцать назад сошёлся с молодкой Фроськой из соседнего села, при живом муже, и практически жил на два дома. Приворожила, говорят, Фроська его. Муж потом умер, а Трофим продолжал тянуть на своём горбу Фроськино хозяйство. Хотя и Веру не бросал.

К одиннадцати утра сын привёз из Хмельницкого отца в гробу. Последнюю неделю Владимир не уходил из больницы. Ухаживал за отцом день и ночь и никак не мог осознать случившееся. Странная история. Недавно был в селе, и всё было нормально. Отец не болел. А затем звонок, как гром среди ясного неба: упал дед с чердака в сарае и разбился. С улицы крики старика услышала соседка и нашла Трофима на бетонном полу. Медсестра Надя помогла, чем могла, и вызвала из района скорую помощь. Отправили деда в районную больницу, где в нейрохирургическом отделении ему сделали операцию с трепанацией черепа. Спустя какое-то время старик даже разговаривать начал, но не мог вспомнить, что с ним приключилось. Память как отшибло. Была надежда, что пройдёт время, поправится, и память вернётся. Но нет, потом ему стало хуже, потерял сознание. Отправили в область, в Хмельницкую больницу. Вот в этой больнице отец умирал тяжело и мучительно. С трудом можно было до него докричаться, и тогда он глазами или лёгким пожатием руки показывал, что слышит. Слышал-то слышал, а сказать ничего не мог.

Так и осталось тайной для сына и для всей родни, что случилось в том злополучном сарае. Может, село и знает что-то, но никто ничего не говорит. Из отдельных фраз, намёков, каких-то нестыковок Владимир понимал, что случилось что-то неладное, но истины добиться не мог.

Похоронили Трофима Петровича Кубасова под вечер того же дня. Были певчие, как положено. Провожали на кладбище всем селом. Приехал сын Веры Алексей.

Когда отпевали в хате, у гроба стояли соседи, в основном старые и больные люди. Здесь была и баба Мидора, жившая одна на противоположной стороне улицы. Муж умер, дети давно разъехались, вот и доживает век одна. Еле стоит у гроба, утирая слёзы уголком платка. Так же стояла со слезами на глазах, когда в прошлом году хоронили Веру. Жалко ей Ку-басова. Безотказный человек был. А если что-то было не так, то – что теперь? Бог ему судья. Печально стояли старики и искренне жалели покойного, и себя жалели. Жизнь вспоминали. Не было радости в колхозе в молодости, нет счастья и в старости без колхоза. Всё чаще на похороны приходится ходить. Невольно смотрят друг на дружку и думают:

«Кто следующий?»

После похорон накрыли во дворе столы – стали поминать покойного. В селе не принято говорить речей во время поминок. Люди поднимают рюмки и закусывают. И перебрасываются между собой какими-то незначительными фразами. Хотя всё, что говорится, всегда имеет значение, но для внимательного уха.

– Говорят, лук рассыпал на чердаке сушиться и лазил на чердак проверить. Не удержался и упал.

– А чего тот лук проверять? Сушится и сушится. Чем ему поможешь?

– И то правда. Лук без нас и растёт, и сушится.

Невдалеке сидит дворовый пёсик Шурик и внимательно слушает, наблюдая за происходящим. Даже еда его интересует не очень. Бросят кусок – съест не спеша. И опять слушает. При жизни хозяина он молча, без показушного лая на чужих людей, служил деду Трофиму. Не за кусок хлеба, из любви к хозяину. Люди удивлялись его преданности и чутью. Уезжает дед Трофим на велосипеде в соседнее село – Шурик проводит хозяина до шоссе, вернётся во двор и ждёт. А если задержится хозяин, выбегает на дорогу и смотрит, не появился ли из-за бугра Трофим. Если Куба-сов уезжал на автобусе, то Шурик выбегал к остановке и встречал автобус. Небольшой, рыжеватого окраса Шурик – скромный представитель беспородных собак, которые знают своё место и свою роль в хозяйстве.