Александр Матвеев - Горлица, птица благонравная…

– Лёня, никто не виноват. И потом, ведь Валера так помогал тебе! Он хотел, чтоб у тебя свой угол был. Но ты же продолжал к ним ходить. Валера тебя принимал.

– Этот подлец подсматривал за нами, когда я у них жил. Приходил с работы в обед, стоял под окнами и слушал, о чём мы говорили. Он живёт, а её нет! Мне сегодня вспомнилось, как после смерти Женечки я приехал к её дому. Заходил в парадное, смотрел на почтовый ящик. Её руки касались этого ящика. Я не выдержал и поцеловал его дверки. А потом я всю ночь просидел на скамейке, глядя в её окна, как в её глаза, когда мы пили чай ещё в Москве. Очнулся к утру, вся моя одежда была мокрая от слёз. Почему она ушла? Сколько тварей живут в этом мире, и ничего с ними не случается!.. А с ней случилось. Почему?

– Что ты так убиваешься? Что было, того не вернуть. И Валеру тоже можно понять – он был её мужем. Валера её любил, и она его любила.

– Саша, я сегодня думал о ней. А потом думал об этом мерзавце. Как он мог не дать мне проводить Женю в последний путь?! Ты знаешь, Саша, я никогда никого не бил. А тут со злостью стал думать: вот бы встретить его и ударить кулаком в морду. А когда упадёт, бить ногами. Бить и бить козлину поганую.

Всхлипы шуршали в трубке. Откуда он звонит? Из Москвы? Из Америки?

– Лёня, остановись! Я не хочу этого слышать. Прошу, остановись.

Натикало три часа ночи или утра? Для электричек – утра. Саша попыталась уснуть, но куда там! Сна не было ни в одном глазу. Всеми силами отгоняла мысли о Жене, умершей в Америке, о Валере, но всякий раз странная биохимия взаимоотношений Жени, Валеры и Лёни возвращалась к ней новым случаем, давно позабытым. Иной раз сама не поймёшь, что с тобой происходит, а как других понять? Как понять того же Валеру? Почему он так долго терпел Лёню? Как понять Лёню? Наверно, у него была настоящая любовь с Женей? Но почему, почему, не любя друг друга, Женя с Валерой жили вместе? А то, бывает, любовь есть, а вместе – нельзя! Любовь непонятна и беспощадна. Она никого и никогда не жалеет. Вот взять хотя бы Валеру… Всю жизнь работает не покладая рук, как говорится, развернулся, целиком впаялся в капитал. Квартира во весь этаж в доме немыслимой красоты, отделана полудрагоценными камнями. И что? Это счастье? Женечки нет. Богатый и одинокий. Что у него в душе?

К утру количество децибел за окном возросло. Москва гудела, шумела, бренчала и скрежетала во всю Тверскую. Саша проводила мужа, прилегла на диван. Стала листать последний журнал моды в надежде, что удастся успокоиться, немного поспать. Но вскоре – совсем ерунда! Звонок из Америки с драмой всей жизни… Сатанизм! Кому их драмкружок или драмклубок интересен? От недосыпа и невнятицы жизни Саша устала, не желая слушать никого. Валера, Валерий… В просветах грязных туч обнажился солнечный диск, сверкнул золотом осени, рассыпая лучи куда попало…

– Саша… Здравствуй! Это – Валерий! Узнала?

– О Боже! Да, Валера! Здравствуй! Сегодня – «день молитвы и печали», «память рокового дня». С ночи телефон заливается погребальным звоном.

– Саша, я – о тебе, обо мне… Нам нужно встретиться. Приезжай.

Саша оторопела:

– Что-то случилось?

– Случилось… Да. Давно случилось. Только я скрывал…

И нервирующий звонок стал обрастать всеми гранями, тенями и оттенками тех драгоценных камней, о каких мало кто мог помечтать в позапрошлом веке. К её удивлению, голос Валерия доносился словно эхо из другого мира, планеты, мимо которой она случайно прошествовала с зонтиком.

Несчастный Валера клялся, что всегда любил её и только её, Сашу, сохранял брак с тётей Женей ради неё, желая видеть её, только её в своей квартире, какими бы редкими ни были визиты к тёте Жене. Ну не изящно ли сплетённое кружево на ночной столик Алексея? Волна воспоминаний о тёте, о её кажущейся легкомысленной дружбе с любимым мужчиной и затем её внезапном уходе из жизни далее раскачивала сердце, ум, душу… И вот ещё груз – из самоцветов!

Шёл мелкий затяжной дождь, какой бывает поздней осенью только в Москве. Надев резиновые сапоги, натянув толстый свитер и без зонта, Саша вышла на улицу. Долго бродила меж параллелепипедов и кубов, погружённая в себя, не замечая ни людей, ни машин.

Потом стояла на набережной Москвы-реки и неотрывно смотрела на тёмную воду. Некоторые мужчины, проходя мимо, не могли удержаться, чтоб не полюбоваться красивой женщиной с печальным лицом. Высокий парень подошёл и протянул ей свой зонт:

– Люди беспокоятся, видя, как вы мокнете под дождём. Что-то случилось? Может, помочь?

– Нет, нет. Спасибо. А зонтик заберите, мне пора уходить.

Но парень убежал, крикнув на ходу:

– От души и с любовью.

Саша неторопливо двинулась вдоль парапета набережной. Тяжёлая вода неопределённого цвета текла, образуя кое-где еле заметные водовороты.

Прошёл выкрашенный в белое пассажирский теплоход. Стоявшие под тентом ребята махали ей руками, что-то весело крича. «Давай к нам…» – донёсся отголосок. Впрочем, неважно, что насыщало смыслом осеннюю атмосферу. Важно то, что ей захотелось на теплоход. И плыть куда-нибудь, плыть. В Индию, в Антарктиду… А если взять и прыгнуть сейчас в воду? Доплывёт ли она до прибрежного мелководья? Кинется ли кто с гранитных отвесов набережной ей на помощь? А вдруг посреди реки утонет? Будет ли кто-нибудь убиваться по ней так, как Лёня убивается по Жене? Её зеленоватые глаза мерцали изумрудным светом ночи, словно там поселилась какая-то тайна, и эта тайна изменила её походку и выражение лица, утомлённого, но прозревшего некую глубь человеческой реки.

В тёмном осеннем пруду кружились гонимые ветром золотистые листья клёна.

«Словно звёзды в ночном небе», – подумала Татьяна Петровна. Её печальные красивые глаза оживились.

Однако блеск в глазах тотчас иссяк, будто тучи снова набежали на лицо, и, закрываясь от них, она отвернулась от пруда. Похожей красоты женщин можно встретить только в провинциальных русских городах, вдали от московской суеты.

Тонкие черты не молоденькой, но ещё очень привлекательной женщины… Прямой нос, маленький изящный подбородок, фигура тонкая и не потерявшая ещё своей гибкости. И большие карие глаза.

Татьяна Петровна смотрела на кружащиеся над водой листья, и жёлто-красный хаос мыслей метался вокруг. Покружат, покружат листья клёна и опустятся на илистое дно. Сгинет, пропадёт красота, превратится в частицу ила. А душа? Оголилась её душа и стынет, стынет.

«Брошена, брошена…» – била острой болью в сердце неотступная мысль.

Мужем брошена, отринута, не хозяйка дома, не жена. Вчера ещё был праздник: она гуляла в усадебном парке и любовалась багрянцем кленовой листвы, солнечные предзакатные лучи проникали сквозь золотое марево листьев и отражались в чистой и светлой воде пруда.