Виктор Сбитнев - Время животных. Три повести

– Молодец, Рыков, что такого молодца нам сыскал. Вот попривыкнет к студенческому духу, глядишь, и на подготовительные курсы к нам придёт. Нам парней на факультете не хватает! Рыков, если найдёшь ещё кого, получишь у меня автомат за первый семестр! Рыков благодарно кивнул и с надеждой посмотрел на Саньку.

– Я бы рад, – виновато отвечал Санька, – только пока я служил, всех моих друзей подчистую тоже загребли в войска. И Рыков виновато повесил голову на грудь.

Ещё на перроне городского вокзала Рыка познакомил Саньку со своими сверстниками, которые, удачно сдав сессию, теперь отправлялись в далёкий степной край не столько за новыми ощущениями, сколько за очень приличными заработками. Романтика семидесятых за последние годы как-то незаметно рассосалась, и стройотрядовцы новой волны, не стесняясь и даже с некоторым вызовом, согласно выводили под тандем хорошо настроенных шестиструнок: «А мы едем, а мы едем за деньгами. За туманами пусть едут дураки!». Саньке его новые «сослуживцы» очень понравились, особенно стремительная Жанна с иняза, чумные глаза которой, казалось, обещали ему райские удовольствия на брегах мифической реки, в которой якобы утонул сам Чапаев. Впрочем, Санька вскоре услышал от русского инженера, который много лет орошал одну из местных низин, что Чапаев вовсе не утопленник, а одна из многочисленных жертв красного террора. Якобы его за анархизм арестовали чекисты, а потом без суда и следствия расстреляли вместе с сотней других командиров и комиссаров. А Фурманову просто повезло, что он во время успел смазать из расформированной дивизии пятки. На место же Чапаева Троцкий прислал какую-то сволочь, приехавшую с Лениным из Германии в 1917-ом, которая очень скоро перебежала к Колчаку и затерялась где-то на границе с Китаем.

Ехали в сторону Гурьева чрезвычайно весело. До Ульяновска Санька резался со студентами в козла и тысячу, а на ульяновском перроне им с Рыкой удалось добыть несколько бутылок «Симбирского». Поэтому вплоть до Южного Урала они регулярно ходили в туалет, где по очереди опрокидывали стакан за стаканом, пока их ни сморило, и они ни залезли на свои верхние полки. Первое, что увидел Санька по утру, был чрезвычайно грязный край подушки, торчавший в полуоткрытую форточку. А за окном, насколько хватало глаз, лежала ровная, как стол, степь, с которой в сторону поезда равнодушно глазели диковинные верблюды, время от времени щипавшие какую-то низкую невнятную поросль. На зубах скрипел песок, а нёбо горчило то ли полынью, то ли вчерашним симбирским напитком, чёрт его дери! Заботливый Рыка протянул Саньке фляжку с кисловатым морсом, и это стало для последнего настоящим праздником пищевода. Но ещё большую радость принесла Рыкина весть о том, что минут через десять им предстоит смена локомотива и соответственно длительная стоянка, во время которой командир отряда разрешил с полчаса погулять, купить на узловой чего-нибудь попить – поесть, даже небольшой аванс предложил нуждающимся. Глаза у Саньки хищно блеснули, он глянул на Рыку с надеждой:

– Ты как? Мне, знаешь неловко просить, меня не знают, я – не студент! Может, сообразим взаимообразно?

– Да, нет проблем! – С готовностью отвечал двухметровый Рыка. – Знаешь, у меня из-за моего роста вино дошло до мозга только к ночи. Так что я себя чувствую ещё хуже, чем ты. Одевайся, однако, да полегче, а то за бортом выше тридцати! И через десять минут они первыми соскочили с подножки на оплавленный чёрный асфальт перрона. Вина они нашли на вокзальной площади у торговавшего вишней казаха. Хитро подмигнув, он достал из прикрытой цветным платком корзины три бутылки, заткнутых самодельными деревянными пробками.

– Не отравимся? – спросил осторожный Рыка. На это казах лишь отрицательно завертел головой, одновременно прикладывая руку к сердцу, что очевидно говорило о том, что он не врёт.

– Ладно, проверим! – протянул две свёрнутые купюры Рыка, а Санька принял у степняка пропылённые поллитры с неизвестным напитком.

– По цене – довольно прилично! – рассуждал Рыка, шагая к перрону. – Как наш самогон.

– А что тут гадать? – предложил Санька. – Давай по паре глотков залудим! И все дела. Вместо ответа Рыка осторожно принял одну из бутылок и, обхватив пробку зубами, потянул её на себя. После характерного звука в нос собутыльникам ударило каким-то неведомым духом.

– Ханша что ли? – словно спросил у кого-то Рыка.

– Чо за ханша? – поинтересовался Санька и, не дожидаясь ответа, приник к горлышку. Напиток был столь крепок, что у него брызнули слёзы, а вместо внятных слов он лишь что-то простужено сипел. Наконец, прокашлявшись, выговорил:

– Не знаю я, что такое ханша, но очень похоже на хохляцкую горилку из абрикосов. Такое же кислое пойло, крепкое, правда и блевать с него из-за этой кислотности не тянет. Выслушав Саньку, Рыка сообщил, что лучше немного потерпит и снимет пробу «через стакан», а то не сжечь бы горло… Санька, согласно кивнув, заткнул бутылку и отправил её в просторный карман форменных брюк. А в это время головная боль стала медленно, но верно отступать, а где-то под кадыком просыпался здоровый мужской аппетит.

– Рыка, пошли пирожков купим? – предложил он ещё больному студенту.

– Если ты проголодался, пошли, – вяло отреагировал тот. – А мне… а я, боюсь как бы всё назад не полезло. Санька остановился и, решительно достав и откупорив «ханшу», ультимативно заявил:

– Или ты, блин, лечишься ей, или вставляй два пальца! А то ходишь, как в воду опущенный, и меня своим состоянием совсем забодал! Делай, как я, студент! И Рыка сделал. Некоторое время он стоял с таким выражением на лице, словно только что было официально объявлено, что награждение его Звездой Героя Социалистического труда было ошибкой. Некоторое время Санька думал, что ханша Рыке всё-таки не привьётся, и он даже попытался развернуть тяжёлого студента задницей к вокзалу. Но тот, выдержав минутную паузу, во время которой ни разу не переводил дыхания, вдруг неожиданно высморкался, после чего задышал легко и даже с видимым удовольствием. Ханша явно привилась, тем самым доказав собутыльникам свою полную алкогольную легитимность. Остаток пути до места они провели довольно весело, но и осторожно, не желая привлекать к себе особого внимания: всё же ещё на перроне родного города, перед самой посадкой, был официально объявлен «сухой закон».

Несомненной отрадой для изнывающих на степном зное стройотрядовцев была полноводная стремительная река с тёплой спокойной заводью возле берега, в которой иссечённые солёными песками студенты купались по нескольку раз на дню. Санька повадился к заводи по утрам, когда ужасно не хотелось вставать из-за ломоты во всём не привыкшем к постоянному труду теле. Вдосталь поплавав и поныряв, он возвращался к своему спальному бараку совершенно здоровым и вполне отдохнувшим человеком. Если вечером, после работы, он, тем не менее, принимал на грудь, то утреннее купанье становилось просто необходимым, потому что работать с похмелья на казахстанской жаре равнялось самоубийству. Однако, после двух тепловых ударов, случившихся в отряде, его опытный командир Птичкин предложил бойцам перекроить рабочий график: вставать с рассветом, чтобы уходить на обед вместе с наплывов зноя, то есть в двенадцать. Отдыхать два с половиной часа с тем, чтобы к трём, когда зной начинает ослабевать, возвращаться на своё рабочее место и работать затем до сумерек, то есть примерно до 20 часов. Словом, получается вполне приличный десятичасовой рабочий день почти без риска быть поджаренным на полуденном солнце. Саньку подъём в шесть не устраивал из-за его утренних купаний, но тут уж ничего не поделаешь! Пришлось вставать ещё раньше, но вскоре его размеренный график непредвиденно нарушился. Это произошло по причине простоев, которые стали случаться из-за разных задержек: то кирпича во время не подвезут, то цемента. И приехавший за длинным рублём Санька стал искать работу на стороне, что оказалось вовсе не сложно. И вскоре они с Рыкой занялись уборными, которых требовалось растущему посёлку неимоверное количество. Уборные было принято строить из досок, которых в степи не хватало, и калымщики стали отщипывать тёс от неучтённых отрядных запасов.