Геннадий Перминов - Медальон

– Какие красивые! – восхищенно прошептал парнишка, широко распахнутыми глазами разглядывая фотографии двух, совершенно одинаковых женщин, снимки которых были помещены в обе створки медальона. – Но моя мамка все одно красивше их будет! А эти, как нарисованные. Артистки, наверное.

– Нет, не артистки, – отрицательно покачал головой лейтенант. – Слева – это моя мама, а справа – её сестра Вера, моя тётушка. Перед самой войной они, две сестры-близняшки, заказали одинаковые медальоны в ювелирной мастерской, только моя мама, когда уходила на фронт, отдала свой медальон мне. Бери, говорит, сынок и он поможет тебе в трудную минуту.

– А они живы? – тихо спросил Ванька.

– Нет, – глухо ответил Горелов. – Матушка погибла под Москвой, а от тёти Веры, которую я тоже считаю своей мамой, нет никаких вестей. Возможно, пропала без вести. Война, будь она неладна!

– Вот видишь! – Ванька сложил медальон и решительно протянул его лейтенанту. – Я не могу его взять! Это же твоя мама!

– Нет, – Горелов мягко отвёл руку мальчугана. – Неважно, чья это мама, а главное то, что наши мамы оберегают нас всегда и везде. Когда ты вернёшься, а я уверен, что ты обязательно вернёшься, тогда и отдашь мне его обратно.

– Но, – растерялся Ванька. – Я могу потерять его. Хотя бы веревочку какую, чтобы повесить на шею, – и он закрутил головой в поисках подходящего шнура.

– А вот, – Горелов порылся в кармане и вытащил оттуда прочную нить. – Её и подвяжем.

Лейтенант быстро приладил шнур к медальону и повесил его на шею Ваньке.

– Я обязательно вернусь! – твёрдо заверил мальчуган, пряча кулон под рубашку. – Обещаю!

– Давай теперь отдохнём до темноты, а там и за дело, – он прикрыл глаза и устало откинулся на стену. Ванька, несмотря на охватившее его поначалу напряжение, немного поворочался, прислушиваясь к недовольному урчанию пустого желудка, а потом крепко заснул. Возможно, впервые с начала оккупации.

Проснулись они от тишины. В кромешной тьме Ванька на ощупь пробрался к двери и распахнул её, впустив в затхлое помещение погреба поток свежего воздуха. На улице стояла непроглядная темнота, разрываемая лишь всполохами осветительных ракет, а ещё вчера ясное и звёздное небо было затянуто хмурыми тучами.

– Может пора? – шёпотом спросил Ванька у пугающей темноты, уверенный, что лейтенант тоже не спит, чувствуя, как по его телу пробегает зябкая дрожь нетерпения.

– Подождём немного, – приглушённо ответил Горелов. – Может дождик натянет, тогда немец точно носу не высунет. Надо, чтобы наверняка. У тебя нет права на ошибку!

В полном молчании, думая каждый о своём, они просидели ещё около часа. Наконец Ванька решительно поднялся и, сунув связку гранат в холщовый мешок, шагнул к неясно светлеющему проему.

– Так я пошел? – неуверенно произнес он и обернулся назад. Как раз в это время хлопнула осветительная ракета, осветив лицо лейтенанта неестественно розовым светом.

– Удачи тебе, Ванька, – прохрипел лейтенант. – Возвращайся живым!

Пригнувшись, парнишка миновал свой некогда гостеприимный и многолюдный дом, который равнодушно и угрюмо смотрел на него пустыми оконными глазницами, и углубился в густые заросли смородины. Здесь он немного постоял, прислушиваясь к стуку бешено-грохотавшего сердца, и осторожно двинулся по неглубокой ложбинке дальше. У родничка Ванька остановился и, подставив под ледяной ручеек горячую ладонь, жадно смочил пересохшие губы. Неожиданно послышалась гортанная немецкая речь, и паренёк рухнул на землю, затаив дыхание.

«Часовые, – мелькнуло в голове. – Сейчас пройдут, и тронусь дальше. Светать скоро начнёт, а они лазят и лазят!», – с чисто мальчишеским изумлением недоумевал Ванька, прислушиваясь к удалявшимся шагам.

«Прошли, кажись, – и он, поправив вещмешок, пополз к доту, очертания которого неясной махиной выделялись в предрассветной тьме.

Прислушиваясь к неясному говору и весёлым смешкам, которые доносились из неглубокого окопа, освещаемого огоньками сигарет, паренёк подобрался вплотную к конечной цели своего опасного путешествия. Он находился так близко, что всем телом ощущал ледяной холод бетонной стены, замурованной в земляной панцирь.

Встав на четвереньки, Ванька снял вещмешок и, вытащив из него связку гранат, снова закинул опустевшую тару за спину.

«В хозяйстве пригодится, – с чисто деревенской практичностью подумал он и осторожно выглянул из-за угла.

«Может сверху? И кидать удобнее и обратно бежать легче, – Ванька осторожно подался назад, снова опустился на землю и бесшумной змейкой заскользил наверх. Паренёк быстро взобрался на невысокий конусовидный бугор, венчавший свод дота, и, подобравшись к краю бетонной плиты, прикрывавшей амбразуру сверху, затаился, переводя участившееся дыхание. Там, в бетонной коробке немцы чувствовали себя в полной безопасности – это Ванька понял по взрывам смеха, звону стаканов и хриплому скрипению патефона, который не в силах был заглушить гул канонады.

«Хозяева! – с нарастающей злостью подумал Ванька. – Сейчас я вам покажу! – он спокойно и размеренно, как учил его лейтенант Горелов, выдернул кольцо из гранаты и, слегка перегнувшись, аккуратно и мягко швырнул гранаты в смертоносное чрево дота. Паренек явственно услышал металлический лязг связки, упавшей на бетонный пол и, отпрянув назад, сжался в комок, инстинктивно прикрыв голову руками. Затем, на доли секунды наступившая тишина, нарушаемая лишь невнятным скрежетом патефона, а потом раздался оглушительный взрыв, буквально подбросивший Ваньку в воздух. Потом еще и еще! Это сдетонировали боеприпасы, предусмотрительно и в большом количестве заготовленные немцами. Но ничего этого парнишка уже не слышал. Оглушенный и наполовину ослепленный от песка и пыли, забившей глаза и уши, он вскочил и бросился бежать. Куда угодно, только подальше от этого страшного места. Кусты, заполонившие ложбинку, недоуменно прожурчавший вслед родничок, дом, в котором Ванька родился и провел счастливое детство, край выпаса… Дальше, дальше… Ванька сделал еще два или три шага, как послышался приглушенное и удовлетворенное рокотание противопехотной мины. Парня подбросило вверх на несколько метров и последнее, что он успел ухватить затухающим сознанием, так это его старенький сапог, плюхнувшийся возле самого носа, с торчащими во все стороны кровяными ошметками и выглядывающими из разорванного носка грязными, растопыренными пальцами.

«Эх, а сапоги-то надо бы заменить», – с горечью подумал он, проваливаясь в засасывающую темноту…

Часть вторая

Взрыв… Потом ещё один… Громкие крики на немецком языке и беспорядочная стрельба…

Иван Матвеевич обхватил голову руками и, судорожно задергав, пытаясь убежать, ампутированными выше колен ногами, соскользнул с высокой кровати, заправленной накрахмаленным, пахнущим морозной свежестью бельём и грохнулся на пол, пребольно ударившись культями о прикроватную тумбочку.