Елена Паетка - Я люблю тебя как врага

– Прощай, мама. Прощай, папа. Я уже не ваша. – Самонадеянно заявившего это после посещения цирка поклонника мама бросила, многие годы вспоминая, что не знала, как же отдать деньги за билет, чтобы не быть ему обязанной.

Мамину маму папа будет покорять до конца, безуспешно, и начнётся эта борьба, когда приехавшего свататься на мамину родину – железнодорожный разъезд, папу, в мороз сорок градусов не пустят в дом. Папа вспыльчив, не дай Бог задеть маму хотя бы взглядом. В драке обещают оставить от него мокрое место. Утром мама плакала, ей приснилось за окном, на асфальте, мокрое место, и что это, мол, папа.

Всегда внимательно слушала все взрослые разговоры, и была в курсе маминых рабочих дел. Только никогда не могла понять, кто же в самом деле плохой, а кто хороший, так быстро всё менялось в этих рассказах. Время жёсткое, советское, опаздывать на работу нельзя, контроль, частые собрания, выговоры. Мама тряслась как заяц, а папа учил её быть смелой и не бояться за себя постоять. Выписываем для мамы журнал «Квант», для папы "Вокруг Света".

Жили мы в двухкомнатной квартире с проходными комнатами, ели в основном то, что привозили из деревни баба и дед: яйца вёдрами, сметану и молоко бидонами, жир, соленья трёхлитровыми банками, кур, гусей ощипанными и опалёнными, масло сливочное овальными кусками, сало с чесноком, мясо: свинина паровая, говядина красная, розовая телятина, варенья из диких ягод. Папа охотился и рыбачил. Но дичь, караси и грузди бледнели перед заветным продуктом – бисквитным пирожным с цветочками и грибочком из крема. Фантики от конфет – почти философия:

– Мама, а что такое "курортные"?

Изображение пальмы, солнца, кусочка моря и шезлонга дорисовывало фантастические картины из другого мира. Периодически покупали на рынке алма-атинские яблоки и грецкие орехи, очень необходимые для детей. Составы поездов с сельскохозяйственной продукцией шли «на Москву». Отступать некуда. И в мирное время тоже.

Моих родителей мамины родители отпустили посмотреть Ленинград, мне пять лет, кручу любовь с соседским восемнадцатилетним Лёней, он живёт в километре от разъезда, приезжает на зелёном мотоцикле «Урал», у него эксцентричная шляпа, и, прячась от взволнованности этой красотой, и собственными восторгами, я оказываюсь под кроватью, рядом с батареей металлических, с цветочками на дне тарелок, в них залит кисель из сухофруктов, мясной холодец, за окном, не снижая скорости, летит товарный поезд, я, дом, тарелки, кисель, холодец дрожим.

– Где же Линка, моя невеста?

– А и не знаем, куда она подевалась.

Мой имидж прост и предопределён практическими соображениями деревенской жизни: должно быть тепло, сухо, спрятано, закутано. Но я сияла от любви, а что может быть прекраснее?

– Мама вернулась!

Папа, да, но после мамы. Мама – Ангел Небесный, Богородица, ой это уже нескромно.

Пока маленькая, и это не для меня. Но и сразу, и годами после, я буду часто, отложив всё остальное, с трепетом, чаще на полу, в высочайшей духовной растерянности от соприкосновения с загадочными полотнами мирового уровня живописцев, пересматривать привезённые не столько из ленинградских художественных музеев, сколько из вечности, репродукции творений изобразительного искусства. Внимательно рассматривая каждый кусочек, стремясь нет, не узнать, а прочувствовать другую сторону. Микеланджело, Рафаэль, Леонардо да Винчи, Веласкес, Эль Греко, Босх, Боттичелли, Ван Гог, Пабло Пикассо делились со мной виденным, узнанным, понятым, выстраданным.

Девчонки сделаны из: за руку с мамой мы переходим улицу, на перекрёстке которой с улицей Мира в двухэтажном интересном особнячке солнечного цвета находился «Детский мир».

В магазин мы не заходим, на игрушки нет денег, тактика «я дальше не пойду», срабатывает не всегда. Но долгая подрывная работа даёт результат, и большая кукла за десять рублей превращается через некоторое время из мечты в реальность. Папа принёс её домой и подарил мне счастье.

Баба Пелагея работает поваром в туберкулёзном диспансере, у неё очень болят все суставы, она живёт одна в небольшом своём доме за гастрономом «Юбилейный», это минимум полчаса пешком от нашего дома на Московской, я очень люблю бабу – она добрая, мягкая, тоже любит меня, и всегда угощает вкусными вещами – сгущёнкой, булочками, конфетами, достаёт их из голубой тумбочки. Совсем даже не стала меня ругать, когда я спросила, а откуда берутся дети. Она первая мне сказала, что из живота.

Баба дарит мне сказки, помнит их наизусть! В её окружённом деревьями доме – две жилые комнаты, большая прихожая комната, где всегда холодно и стоит ведро для «по-маленькому», крошечная веранда с тюлевой занавеской, здесь баба часто стоит и ждёт, не появимся ли мы. В доме очень много репродукций известных картин – «Неравный брак», «Иван Царевич и Серый Волк», «Алёнушка».

Баба верила в Бога, в уголочке – икона.

Напротив – дом, куда украдкой собираются баптисты. Мы, сидя на корточках перед окном, так, чтобы нас не заметили, в темноте, наблюдаем, как они в определённое время собираются на молитву. Бабе это не нравится. Она за Православие.

Печка с двумя конфорками. Огромная коробка с лекарствами. Много одиноких подруг. Они одна за другой умирают, от болезней. "Голова болит. Пенсия, пенсия" – длинное, но в этом его правдивость, прозвище соседки, из дома баптистов.

Все местные коты кошки и собаки дружат и разговаривают с бабой, дикторы телевидения тоже её родня.

Дед слинял к новой жене. В бабины сорок лет. А женился он на ней, шестнадцатилетней сироте, по большой любви, видимо. Четверо детей, включая самого главного – моего папу.

Да! Привели меня в тот раз к бабе, и уж она давай стараться: натопила печку, вкусно накормила, разрешила посмотреть телевизор, а вот потом меня настойчиво начали укладывать спать средь бела дня. Я не хотела, сопротивлялась.

Рассказывала о том, что мне передают огонёчки! После невероятных усилий по моему успокоению, я сдалась. Коврик с медведями в лесу, «закрывай глаза», открываю – медведи в лесу, «закрывай глаза», открываю – медведи в лесу. Проснулась, и мне внушили, что огоньки мне почудились.

– Нет, я их видела! Они шли за мной над землёй!

– Нет, Линушка, они тебе приснились.

1972, в феврале родилась моя сестра, а в сентябре я пошла в первый класс.

За день до рождения Юли за мной не пришли в детский сад. Мы с воспитательницей ждали, ждали. Конечно, я догадывалась, что меня ждут перемены. Пришлось идти к воспитательнице домой, я этому даже обрадовалась – она жила в тогда ещё единственном девятиэтажном доме в городе, напротив универмага «Москва». Но когда мы уже заходили в подъезд, прибежал взмыленный папа, и я, как это у нас было заведено, с радостными криками бросилась в его распахнутые навстречу мне объятия. Дома я зарылась носом в мамину одежду, и горько и торжественно рыдала.