Мария Петренко - Кто такой Малкольм Пэрриш?

Время шло, но брат не приезжал. В апреле, на мой 6 день рождения родители устроили такой праздник! Было всё: и шарики, и вкусный торт, и веселье. Родители пообещали сделать мне самый лучший подарок, который я смогу только представить. Я ждал Декстера, наконец-то я проявил хоть какую-то долю былой активности. И вот – самый разгар вечера, мой отец встаёт и произносит торжественную речь. Они с мамой проводят меня с закрытыми глазами в гостиную, я открываю глаза, и… Вижу велосипед. Понимаешь, велосипед. Не брата, а чёртову двухколёсную машину! Слёзы тут же покатились из моих глаз, и я рванул в свою комнату, вопя на весь дом. Отец тогда лишь попросил всех разойтись и налил себе виски, а мама пришла ко мне и долго гладила меня по голове, пока я не уснул.

Утром мне не хотелось выходить из своей комнаты, но, когда я открыл глаза, в комнату вошёл Декстер. Я в ту же секунду прыгнул на него, радостно повторяя его имя, мы смеялись и катались по полу в объятиях друг друга. Я тогда взглянул на отца, но тот не выдал ни одной эмоции, как и всегда. Брат хоть и был щуплым 9-летним мальчишкой, но уже выглядел гораздо старше, чем два года назад. Тогда мы провели весь день вместе, а к ночи он уехал. А я глядел за этим в окно, за тем, как моего братца снова увозят.

Проходили месяцы, даже годы, я уже повзрослел, и меня отдали в «Вестфилд». Не поверишь, но я долго не мог завести друзей, очень долго. Я не хотел отвыкать от жизни дома, от брата и игр в любой момент. Мне было ужасно непривычно жить и учиться по строго установленным правилам, со строгим распорядком и дисциплиной. Тебе повезло, ты учился в самой обыкновенной школе почти всё время; говорят, что вам гораздо легче было учиться, но гораздо тяжелей приспособиться к порядкам академии.

На самом деле, он был не прав: я никогда не испытывал трудностей с тем, чтобы приспособиться к новому месту и новой среде обитания. Конечно же, мне, человеку из простой семьи, который провёл 11 классов в самой обыкновенной школе недалеко от дома, было непросто свыкнуться с тем, что я не смогу сбежать с урока без последствий, что не смогу видеться с родителями каждый день, что не смогу опоздать и найти какое-нибудь глупое оправдание. Мне и в голову не приходило, что мои мозги будут кипеть каждый день целый год.

– Ну, не знаю, как остальные, но я сам по себе человек гибкий. Только теперь я не смогу убегать с урока, чтобы мне не влетело, да ещё и как.

Хохотал Малкольм заразительно и звонко. Не знаю, что же такого смешного я сказал, но он рассмеялся на всю академию, наверное. В нашу комнату даже заглянул какой-то парень из соседней комнаты и покрутил пальцем у виска, а затем пожал мне руку, сказал: «Кори Леонард, капитан команды по плаванию» – и ушёл.

– Тот ещё фрукт! – крикнул Малкольм так громко, чтобы Кори услышал, – А говорят, что не тонет…

– Я всё слышу, Пэрриш! – удаляющийся ответный крик заглушил последние слова Малкольма, из-за чего я ухмыльнулся.

– Ну а ты, Адам? – Пэрриш изумительно улыбнулся и зевнул одновременно, – Расскажешь о себе?

– Мне нечего рассказывать особо. Я обычный парень, у меня самая обычная семья, я единственный ребёнок, мой отец – финансовый менеджер, а мама – медик. Мой отец очень любит футбол, а мама любит готовить и выращивать цветы.

– У тебя идеальная семья из старых фильмов. А большой собаки у тебя нет?

– Нет.

– Оу, – Малкольм был немного сконфужен тем, что его шутка не удалась.

Мы проговорили ещё несколько часов, попутно раскладывая мои вещи по шкафам и тумбам, и здороваясь с проходящими мимо ребятами. За этот вечер я перезнакомился с доброй половиной сокурсников и даже некоторыми ребятами помладше. Малкольм рассказывал о каждом, кто проходил мимо, подкрепляя всё смешными историями и интересными фактами о мальчишках и, иногда, учителях.

Мы встретили Рождество и Новый Год с семьями на каникулах. Но даже несмотря на то, что мы с Пэрришем жили на разных концах города, мы смогли пару раз встретиться и прогуляться перед возвращением в академию.

Каким-то печальным он мне показался во время одной из прогулок, каким-то растерянным и взволнованным. Я не стал допытываться до Пэрриша – он сам рассказал бы всё, если бы хотел. Но я должен был его поддержать, что бы ни произошло.

– Послушай, друг, – я положил руку ему на плечо, – Что бы ни произошло у тебя, ты всегда можешь на меня положиться – мы же друзья как-никак.

Малкольм тяжело вздохнул и присел на скамью.

– Отец нашёл мои черновики. Они выпали из моего дипломата.

– Он выбросил их? – я переминался с ноги на ногу, садиться рядом мне не хотелось.

– Нет, не выбросил. Но был большой скандал, – поёжившись от холода, Пэрриш вскочил со скамейки и направил палец в вверх, пытаясь показать своего отца, – Серьёзному парню с серьёзным будущим не пристало заниматься такой ерундой!

– Что такого в этом? Я никак не пойму. Ты же не лезешь в писатели и не пытаешься бросить учёбу.

– Если я пишу – значит, у меня есть свободное время. А если у меня есть свободное время, – какого чёрта я трачу его не на учёбу?!

Впервые я видел Пэрриша таким. Из него вырвались эмоции. Казалось бы, обычная семейная драма, но что-то в этой ситуации его сильно огорчило. Я был расстроен не меньше, чем он: как оказалось, Пэрриш очень тонко чувствовал, но чаще всего скрывал свои переживания.

Помню, я тогда зевнул, прикрыв глаза всего на мгновенье, а когда открыл – Пэрриш, раскинув руки в стороны, рухнул спиной в сугроб снега и расхохотался. Я даже не успел как-то отреагировать, он уже вскочил на ноги.

– Надо, наверное, идти по домам. Завтра возвращаться в академию. Но знаешь, что я тебе скажу? – он толкнул меня в плечо кулаком, – Мы снова сможем стать чуть более свободными.

– А ты снова сможешь писать, сколько захочешь. Только в этот раз не забудь оставить черновики в академии, чтобы потом не было ссор дома.

– Ох, Адам, теперь точно не забуду. Не хочу больше в снег падать, если честно, – Малкольм шёл и кружился на месте, безуспешно пытаясь отряхнуть спину от снега.

Вот так быстро менялось его состояние: от печали до искреннего смеха за пару минут.

По возвращении в учебную жизнь всё встало на круги своя: снова уроки, снова рутина и снова поздние тихие побеги в библиотеку за сборниками лирики для сердца и души.

Как только немного потеплело, и на переменах все обычно выбегали на улицу, накинув куртки, у Пэрриша начался какой-то психологический подъём. Он стал каким-то философом, рассуждающим о том, какую же роль в наших жизнях играют мечты. Однажды он даже сказал мне: «Somnia non opus esse sepultus sub stratis dubium. Мечты не должны быть погребены под слоями сомнений, Говард. Запомни это».

В твоих глазах, Патрик, я вижу вопрос: мистер Говард, а почему же вы не рассказываете ничего о себе? А ответ будет прост и банален: я был самым обыкновенным юнцом с мечтами об окончании учёбы. В нашей истории я не был таким интересным, как Малкольм.