Екатерина Сереброва - В поисках

Отец Борис тоже молился за ее здравие, но он сейчас посмотрел на нее и с печалью осознал, что не изменится, как большинство его прихожан, и Машенька. Ей не под силу одолеть то, что жило в ней. Священник вовсе не считал ее одержимой чем-то или кем-то. Именно потому и пришел к мысли, что заставить самого себя измениться, взглянуть правде в глаза – самая сложная задача человека. Маше с ее помутненным рассудком это выполнить практически невозможно.

Священнослужитель пригладил Машеньку по плечу, выражая свою поддержку. Какая-никакая, а именно она, по его мнению, была самой старательной и искренней ученицей. Последней возле отца Бориса задержалась Люба – семнадцатилетняя помощница в воскресной школе. Матушка Ольга лично взяла ее, а отец Борис недолюбливал эту особу. Он готов был прощать ошибки этим воспитанникам, которым было от двенадцати до четырнадцати лет, как Серафиме. Но не Любе, которую можно было считать взрослой. Она часто приходила на службы, иногда просто постоять в храме (если отец Борис находился внутри), слушала проповеди, церковные песнопения, а недавно записалась в помощницы. Священнослужитель поначалу считал ее истовой верующей, но позже переменил свое мнение на кардинально противоположное. Они заявились как-то с подругой Раисой на проповедь и шептались, поглядывая на отца Бориса, безбожно смеялись, прикрываясь ладонями. Тогда он и узрел ее истинное лицо за маской праведности и безвинности. Лицо блудницы.

– Не стой, Лилит, не береди мою душу, – проговорил батюшка, не желая снова поддаваться гневу.

– Я не Лилит, – удивленно отозвалась та.

– Ты – это она, – настаивал отец Борис. – Матушка Ольга не видит, другие – тоже. Но меня ты не проведешь, Люба, скрывающая в себе Лилит – первого демона.

Девушка содрогнулась, в шоке распахнув глаза. А после чего с плачем она бросилась за территорию храма. За воротами показался Григорий – доброволец-водитель при церкви. Грише было чуть за сорок, он был гладко выбрит, а в коротких волосах прослеживалась седина. Мужчина носил серый свитер грубой вязки почти в любую погоду. Отцу Борису он нравился своей немногословностью, исполнительностью и пунктуальностью – все поручения были выполнены им вовремя и без вопросов. Читалась в нем какая-то и жизненная мудрость. А вот на службы Григорий ходил редко.

– Вы несправедливы к ней, отец Борис, – заговорил он, нарушив свое обыденное молчание. – И даже, позвольте сказать правду, жестоки.

Гриша держал в руках коробку с продуктами, которую должен был сразу отнести в приходскую кухню. И отчего-то задержался.

– Я прав, Григорий, – категорично ответил батюшка, разворачиваясь, чтобы пойти в обратно храм, занять свою обитель. – Хотя и выбрал довольно суровую аналогию. Быть может, она подскажет Любе правильный путь.

– Люба – хорошая девушка, – не согласился Григорий. – Не корите ее за любовь к вам. Не туда вы тратите свою праведную энергию.

– Священнослужителя нельзя ставить выше Бога, – резко отозвался Борис. – А она – далеко не Христова невеста.

– Вы временами гордец, батюшка.

– Слышали бы вы, что они мне на исповедях говорят, – разоткровенничался отец Борис, пропустив последнюю фразу Григория мимо ушей. – Грешник на грешнике. Я не обращал внимания – попривык. А сегодня как прозрел. Нехорошо мне даже стало…

– Не прозрение это, отец Борис. Заблуждение, – предостерег Григорий. Отец Борис снова говорил о своем, не слыша:

– Стараешься ведь ради них, направляешь к Свету. Отвернешься на минутку – и они опять во Тьме. Грустно это. Страшно. Спаси Господь, – он перекрестился.

Григорий уже ушел, пока батюшка завершал свою мысль. Мимо ворот тенью проскользила вдруг Егоровна – травница. Отец Борис поспешно вернулся к воротам и выглянул, чтобы удостовериться. Узнал бабульку, перекрестился, как при виде чёрта, почти начал защитную молитву, как та резко остановилась и обернулась, сверкая золотыми зубами и щурясь подслеповатым глазом.

– Что, батюшка, бесов изгоняешь? Так их нету! – крикнула она задиристо.

– Не смей ходить у храма Божьего! – поразившись наглости ее, ответил Борис.

– Ого, вот это претензии. Я, внучек, людям травами тяжелые травмы лечу и лечила, пока тебя и на свете-то не было. Исключительно пользу делаю, да не болталогией занимаюсь, а практикой!

– Твой дар от Дьявола, окстись!

– А твой тогда от кого?

– Нет у меня никакого особенного дара, – обомлел священник.

– Ты просто не замечаешь, – хитро улыбнулась старушка. – Не хочешь видеть. Но уже на пути к прозрению.

Посмеялась и пошла своей дорогой, изгаляясь, повторяла шепотом его «не смей ходить».

Нехорошо ему стало, и отец Борис поторопился уйти в свою почивальню в храме. Закрылся там, намереваясь лечь спать засветло, но поскорее смыть остатки этого странного дня. Никогда не доводилось ему жаловаться, тем более, вслух и мирянину. Что на него нашло?.. Священник оставил эти вопросы и взялся молиться, встав на колени перед своей простой кроватью, сжимая в руках икону.

***

Отцу Борису было всего чуть за тридцать, отчего и борода росла у него слабо, да негусто. Родился он в неблагополучной семье. Вопреки родительским убеждениям верил в Бога с ранних лет и сам записался в воскресную школу, где познавал христианские истины. Отец и мать беспощадно пили и перестали заниматься тем малым хозяйством, что имели: продали корову, лишились кур, запустили огород. А Борис верил, что однажды Бог вытащит его из нищеты, и это случилось. Он с успехом поступил в православную семинарию, а дальше был определен в монастырь. Полностью уйти от людей, правда, оказалось непростой задачей. Борис хотел поделиться обретенными знаниями, любовью к Христу, добрыми идеалами с другими и показать, тем самым, что даже в самых худших условиях можно жить с верой. Жить, трудиться и любить. Он пробовал поговорить об этом с родителями, но те были обижены на сына за то, что тот бросил их, променяв «на Бога». И тогда божий послушник решил основать свой приход. Борис убедил духовенство в этой необходимости, и те выделили ему участок в деревне, расположенной по соседству с его родным селом, и благословили на обустройство.

И все-то у новообретенного отца Бориса получалось складно. Нашлись прихожане, помогающие в строительстве, матушка Ольга вызвалась во всем его поддерживать. Казалось, всем мечтам Бориса суждено воплотиться в быль. Он думал, что видит в глазах людей зарождающееся прозрение, стремление к Свету. Священнослужитель полагал, что его проповеди и их совместные молитвы просвещают односельчан. Но так ли это на самом деле?

Данный вопрос не давал отцу Бориса покоя со вчерашнего дня, ничего не изменилось и на следующее утро. Проведя раннюю службу, выслушав хворых, после обеда он вырвался на улицу. Священник не мог продолжать исполнять свой долг, поскольку сердце его было не на месте. Сильное волнение овладело им, и ничто не помогало избавиться от этого, усмирить свой разум, привести в порядок чувства. И, несмотря на проливной дождь, батюшка побрел по деревне, надеясь вернуть смиренность.