Екатерина Сереброва - В поисках

Отец Борис совсем скоро весь взмок и не от дождя, а от внутреннего жара. Он не покидал свою обитель и вдруг понял, что не разбирает уже дороги, куда идет. Поселок не был большим, но священник запросто мог заблудиться и в трех соснах. Он ощутил, наконец, и холод, забравшийся под рясу. Думая, как бы ему добраться назад в церковь, Борис огляделся, стараясь припомнить хотя бы примерно, куда он забрел. Ближайшие ворота одного из селян вдруг распахнулись, и к нему вышел Григорий собственной персоной.

– Вы как тут, батюшка?

Отец Борис беспомощно развел руками. Он устал бродить, так и не обрел цели, и замерз.

– Заходите, – махнул Гриша, зазывая к себе домой.

От нечего делать священник и зашел. Григорий завел его на кухню, где подкинул дров в печь. Поставил перед батюшкой и собой по стопке, из-под стола достал водку. Отец Борис зашелся кашлем, стопку решительно отодвинул. Гриша помычал недовольно, сходил в комнату и вернулся уже с пуховым одеялом, набросил его на плечи батюшке. Тот благодарно кивнул, кутаясь в теплом, а главное, сухом одеяле. Помолчали. Чувствуя, что немного согрелся, Борис было поднялся с табурета, но Григорий твердо сказал:

– Сидите уже, отец Борис.

Священник удивленно сел обратно. Приказного и столь уверенного тона в свой адрес он не слышал давно, оттого сразу повиновался.

– Куда вас понесло в непогоду? Поделитесь своей историей – я хороший слушатель.

– Нет у меня историй.

– Той, что толкнула вас шататься по деревне с видом, будто вы умом тронулись.

Отца Бориса бросило в холодный пот, он вздрогнул.

– Умеете вы, Григорий, с толку сбить.

– Так что случилось? – невозмутимо продолжил тот и поставил перед батюшкой стакан, куда налил горячего чаю. Отхлебнув, отец Борис решил, что самое время поделиться своими сомнениями. Ведь, как ни печально, а кроме простого мужика Григория его и выслушать некому. Настоятельница Ольга таких размышлений не поймет, а другим и дела нет.

С другой стороны, батюшка даже не знал, чем Григорий вообще жил, когда не выполнял поручений для церкви. Ему было известно, что он – плотник, да и ничего более. Тем не менее, отец Борис счел, что может довериться и положиться на Гришу. Было в нем что-то… светлое.

– Я приехал сюда с большой надеждой возвести первый храм, подарить людям шанс на обретение счастливой вечной жизни… – поведал батюшка. – Это была не самая простая затея, меня отговаривали, но потом дали добро. И что затем? Спаслись ли местные? Ко мне на службы приходят с два десятка, иногда – с три, человек. На Рождество и Пасху – почти вся деревня. Но никакого просветления не вижу я в собственной пастве.

– Не судите их строго, – заметил Григорий. Он не притронулся к водке, налив чая и себе. Выставил перед батюшкой сушек и баранок, одну из которых с удовольствием макнул в свой чай. Привкус и аромат у чая был необычный – похоже, напиток с бергамотом. Отец Борис насупился.

– Я полагал, что прихожане поймут мои порывы и захотят чего-то достичь. Они нуждались в хорошем пастыре. Не каждый, без сомнений, сможет вести монашескую жизнь, но ведь достаточно соблюдать несколько простых праведных вещей… Но вчера я увидел, что они – слепцы, не видящие дальше собственного носа.

– Всего лишь грешники-люди?

– Люди…

– Как и вы. Никто не совершенен, но это не значит, что в вашей душе, как и у других, не живет Бог, так? – подсказывал Григорий.

– Так… – озадачился отец Борис. – Я не должен высказываться плохо о прихожанах. Да простит меня Господь за уныние моё, – он поцеловал свой крест.

– У каждого бывают серые дни, это пройдет, – заметил Григорий и постучал пальцем по все еще стоящей на столе бутылке водки.

– Не стращайте меня, – поморщился отец Борис. – Вчера я позволил себе выпустить злобу, гнев – согрешил. В меня как бес вселился и завладел речью, мыслями. Это наказание за то, что я был плохим пастырем… Даже вы – человек, которого я вижу ежедневно при церкви, не ходите на мои проповеди, значит, пастырь из меня неважный.

– У меня есть и другие обязанности, дела. Я вас уважаю, отец Борис, и качество ваших проповедей не при чем. Вы судите слишком строго – и себя, и других. При всех ваших недостатках, я уверен, вы достойнейший человек и пастырь.

– Григорий, вы помогаете мне и матушке Ольге практически с самого начала. И я ни разу не задавал вам этот вопрос. Да мы с вами и вовсе мало общались, – сбивчиво проговорил отец Борис и спросил серьезно: – Вы верите в чудо? В Бога?.. – его голос сам собой стих на второй фразе.

– Я верю вам, отец Борис.

Батюшка умолк, рассматривая лицо Григория.

– Так вы атеист? – осторожно уточнил священник.

– Атеист отрицает Бога, а я просто не уверен в его существовании. Вашу же позицию я уважаю, – отец Борис грустно опустил голову, а Гриша сделал паузу. – Знаете, лучший способ узнать прихожан – прийти на их территорию, – закончил он.

– Это немыслимо.

– Я знаю. Но если вы желаете понять, как вам быть, искренни они или нет, придется выйти из церкви. В храме всякий человек старается держать лицо, понимаете? А вам нужно посмотреть их в другой ситуации, повседневной.

– И куда пойти?

– К ним домой.

– Я не могу себе представить, как хожу проповедовать в дома… – совсем смутился отец Борис. – Все церковные дела следует исполнять в храме. И я посещаю местный детский дом и больницу, но дома…

– Разве дела от этого перестанут быть церковными, если выйти с ними на улицу? – задался вопросом Григорий. – Мне действительно неловко что-то вам советовать, я с такими проблемами никогда не сталкивался и сужу с обывательской позиции. Но однажды вы уже вышли за стены монастыря и основали тут приход. Почему бы не попробовать выйти за стены храма?

– В ваших словах есть зерно истины, – не мог не признать отец Борис. – Но я не готов.

Поблагодарив хозяина дома за помощь, он поднялся и отдал одеяло.

– Отец Борис, – позвал его Григорий. Он неловко застыл. – Если вам захочется поговорить, заходите. В любое время.

– Храни вас Господь, – ответил батюшка, чуть улыбнувшись, и оставил Григория.

Он вышел на улицу, где дождь уже прекратился. Не особенно глядя под ноги, отец Борис быстро набрел на лужу, но абсолютно не обратил на это внимания – он спешил в церковь, где чувствовал себя в безопасности. И к прихожанам, которые, какими бы они ни были, все же приходили к своему пастырю и слушали его.

Стояла тишь, да гладь, до рассвета и петушиных криков оставались несколько минут, деревенскую благодать нарушили рев мотора и пение громким хрипловатым басом. Бойкий мотоциклист подъехал к хате Григория и спрыгнул на землю, пристроив своего железного коня у ворот. Он снял шлем, раскрашенный под языки пламени, выпуская вихрастый «еж» вместо аккуратно подстриженных волос, серьгу в ухе. Стянул стильные перчатки без пальцев, прихватил рюкзак и гитару в чехле, да и направился к дому. На нем оставались косуха и высокие сапоги с торчащими по бокам шипами.