Николай Игнатенко - Дельфин

– Знаете, я всё еще нахожусь под впечатлением от вашего последнего спектакля. Хотя вы и слегка переборщили с драмой (Леон слегка подался вперед, словно сообщая тайну), он вышел на загляденье. Ах…

Глава театра проигнорировал терпкую, но добрую колкость в адрес его манеры ведения экономических дел в своём театре, поскольку, вероятно, был на своей волне. Леон завис в полупозиции, перебирая пальцами в воздухе, вспоминая то самое название спектакля, отчего создавалось положение, что ему стало плохо как минимум с сердцем.

– Как же он…

Пока Леон демонстрировал скудную память и внимание для главы крупного театра в попытках обнаружить за задворках название просмотренного несколько дней назад спектакля, девушка, склонив голову и снова спрятав часть лица за непослушной прядью, ждала от него ответа. Вдруг её зелёные жемчужины, блуждающие по залу из-под укрытия прически, поймали взгляд чёрных глаз и, неожиданно для самой красавицы, остановились, как прикованные. Девушка отвернулась от собеседника и перевела всё свое внимание на незнакомца.

– «Фимбулвинтер».

К троице неторопливым шагом приблизился молодой человек с бокалом в руках и, с трудом оторвав взгляд от актрисы, повернулся в сторону Леона.

– «Зима Великанов», если дословно. Допускаю, что вы всего лишь запамятовали, хотя этот сценарий лежал на столе и в вашем театре тоже.

Леон поднял брови, обнажив складки на лбу.

– Неужели?

Молодой человек улыбнулся и едва заметно кивнул главе театра Христофора.

– Безусловно. Я не сомневаюсь, потому что это мой сценарий, который я отдал в «Равенну» под одним из псевдонимов. Написанное под собственным именем они почему-то игнорируют, но я не тщеславен, главное, что труппа и зрители приняли пьесу. Её принес в театр мой брат.

Леон поджал губы, кивнул сценаристу, пробормотав что-то вроде «Хорошего вечера», и исчез в поисках других, более сговорчивых свободных ушей. Молодой человек вновь повернулся к актрисе, провожавшей главу Христофора удивлённым взглядом, а затем обратившей оружие своих сине-зелёных звезд на писателя. На фоне подведённых ресниц её глаза казались необъяснимо светлыми и излучали столько всего, что голова у сценариста слегка пошла кругом. Отпив из бокала и едва обнажив множественные браслеты движением руки к лицу, темноглазый спаситель протянул правую руку девушке:

– Лука.

Она, улыбнувшись, вложила свою руку в его и слегка пожала её, а затем изящно вернув, в бесчисленный раз поправила прическу, едва прищурив глаза.

– Эмилия.

– Без фамилий и пируэтов?

– Я знаю вашу, а вы, наверняка, мельком слышали мою, раз находитесь в «Равенне».

В этот момент у Луки вновь перед глазами всё поплыло по-настоящему, а лампа, сияющая за спиной у девушки, ослепила писателя её силуэтом. Лука, сделав усилие над собой, пожал руку и третьему человеку, ставшему свидетелем фиаско Леона – костюмеру Симону. Эмилия с любопытством взглянула на Луку, вновь отпившего из бокала и звонко, но негромко спросила:

– Это действительно был ваш сценарий? «Фимбулвинтер»?

– Конечно, мой. Освободить вас от уз страшного дракона было куда приятнее оружием, которое лежало у него в замке.

Оглянувшись по сторонам, он продолжил, развивая тему и глядя с улыбкой на отвечающую ему тем же девушку:

– На самом деле, я и вправду не понимаю, почему у вас не берут мои произведения, подписанные собственным именем. Сначала я думал, что тут у вас в труппе мой злобный завистливый однокурсник, не пропускающий пьесы, но вы не очень на него похожи. Если только издалека.

Лука сделал рамочку из пальцев, направленную на Симона, что рассмешило Эмилию, а Лука как завороженный следил за её движениями, опустив портрет из конечностей.

– Для «Равенны» я подписываюсь разными именами, а носит их сюда мой брат или друзья. Вы в них блистаете, а я любуюсь вами в моей пьесе и моей пьесой в вас.

Писатель окончательно допил содержимое бокала, изрядно осевшее в нём, и опустил его на удачно проносившийся мимо поднос официанта, который чудом удержал равновесие посуды. Эмилия, не отрывая взгляда от глаз Луки, ответила:

– Я действительно слышала ваше имя, оно весьма известно не только в наших кругах, но и по городу в целом.

– Иногда это доставляет неудобства, я не могу сходить в ресторан или просто посидеть в парке с черновиком на колене. В итоге трачу всю пасту на автографы. Что же, зато ребятишки в восторге. Автографы – обязательная программа.

Эмилия посмеялась над шуткой и понимающе кивнула, озарив лицо неожиданной серьезностью. На какое-то время воцарилось молчание, сопровождавшееся недоумением Симона от беззвучного диалога глаз молодых людей, прерванного раздавшемся со сцены монологом какого-то самовлюблённого мецената. Взгляды несли в себе разное, что заметно сбавляло уверенность в еще недавно полной шкале Луки, который всеми силами пытался оттолкнуться в импровизации от чего-либо, при этом не показывая своей тревоги. Эмилия одаривала его удивительным взглядом, будто бы совершенно разоружая его намеренно, будто не веря в то, что этот человек мог совершенно случайно оказаться в этом месте в это время. Девушка скользила от одного края глаз Луки к другому, словно бы догадываясь о тайне, которую теперь знают уже двое, но еще не осознав, что это за тайна.

Её обжигающий бег по теряющему температуру в этом физическом парадоксе Луке заставлял того впутываться в пространство из двоих, при этом тот, изо всех сил сдерживая нервозность и монолитную привлекательную непоколебимость, чувствовал, что с удивлением входит в зону комфорта. От вторжения оба вздрогнули, Лука немедленно потянулся к новому бокалу, а Эмилия опустила взгляд в смущённой улыбке. Поймав странный взгляд Августа, обитавшего в углу зала с очередным канапе в руках, Лука, тем не менее, вновь обрёл нити управления собой:

– Я удивлён вашей выдержке в беседе с Леоном. К несчастью, он порой заделывается моим работодателем.

Эмилия пожала плечами.

– Он гость, а я отчасти хозяйка. Люди бывают разные, и я стараюсь относиться с пониманием к их причудам, потому что мы все не без них, верно?

Лука вспомнил Эрика, шипящего из ярко-желтого костюма на сцену и самого себя в рубашке на подтяжках, и кивнул.

Девушка продолжила, расплываясь в улыбке по ходу фразы, отчего её речь стала трудно разборчивой, но милой.

– Тем не менее, это не отнимает у вас звание «героя».

Эмилия вернулась к серьезному виду.

– Извините меня, эмоции порой перевешивают, я себя за это люблю и ненавижу. Это не должно было выглядеть глупо.

– Оно и не было. Вы меня раскрепостили.

Держа в голове ночные прогулки по «Равенне», самопровозглашенный герой приободрил актрису: