Владимир Ковтонюк - Разъезд Тюра-Там. Литературный сценарий

ИЮДИН

Как насчёт глазуньи из двух яиц?

КОВАЛЁВ

Божий дар дороже. Пойду, упаду на чехлы.

Ковалёв, чтобы не дать Июдину и другим спутникам в полной мере насладиться результатом розыгрыша, переходит в хвост самолёта и ложится на свёрнутые чехлы от моторов.

Молчавшие и настороженно относившиеся друг к другу пассажиры, объединённые одной судьбою в замкнутом пространстве летящего в ночи самолёта, вдруг разом, словно прорвало плотину, начинают галдеть, двигаться, ставят «на попа» чемоданы размерами побольше, на них горизонтально укладывают чемоданы размерами поменьше. В проходе между откидными от стен простенькими дюралевыми сиденьями образуется подобие длинного стола. Стол тут же украшается бутылками коньяка, бутербродами, французскими семикопеечными булочками, обильно начинёнными красной икрой. После того, как «прошлись» по первой за знакомство, из кабины пилотов появляется командир экипажа. Безусловно, только лишь для того, чтобы проверить, всё ли в порядке в пассажирской кабине. Убедившись, что полёт проходит нормально и в духе устоявшихся традиций, командир безропотно принимает из рук Июдина гранёный стакан, наполненный коньяком. По установившейся традиции, вслед за командиром выходит второй пилот, а за ним – борттехник. Борттехник выпивает предложенный ему стакан коньяка и перед возвращением в пилотскую кабину делает заявление.

БОРТТЕХНИК

Только вы сильно не резвитесь. На этом лайнере гальюн отсутствует. Придётся терпеть до Уральска.

Достигнув определённого уровня, пассажиры успокаиваются и начинают дремать. Ковалёву очень хочется пить. Он встаёт с чехлов и подходит к Июдину.

КОВАЛЁВ

Анатолий Павлович, очень хочется пить. У вас ничего нет?

ИЮДИН

А ты зайди к пилотам, у них там бачок есть с водою.

Ковалёв заходит в пилотскую кабину. В темноте успокаивающе горят зелёные лампочки на приборной панели. Командир и второй пилот дремлют в своих креслах. Торс борттехника лежит на ящиках радиостанции с одной стороны прохода, ноги лежат на чём-то по другую сторону прохода, а та часть тела, что соединяет торс и ноги, отдыхает на весу в проходе. Самолёт Ли-2 поглощает пространство со скоростью 300 километров в час курсом на Тюра-Там. Ковалёв, возвращаясь в хвост на чехлы, проходит мимо Июдина.

КОВАЛЁВ

Даже мечтать не смел о том, что выпадет полетать на «Дугласе».

ИЮДИН

Эти самолёты выпускал наш завод до войны. По американской лицензии. Только назывался он тогда ПС-84. Пассажирский самолёт восемьдесят четвёртого завода. А потом его назвали Ли-2. В честь тогдашнего главного инженера Лисунова.

КОВАЛЁВ

В детстве мы всегда с друзьями бегали смотреть, когда он прилетал в наш городишко. Только он из-за гор появлялся над городом, мы бросали все дела и босиком, по камням мчались на поле под горой, которое называлось аэродромом. Городишко наш находится на слиянии рек Кубани и Теберды. До войны он назывался Микоян-Шахаром. В сорок четвёртом местные жители за двое суток были выселены, а на местность, испокон веков принадлежавшую им, заселились грузины. Городишко переименовали в Клухори (по имени известного перевала на главном кавказском хребте), и сюда стали прилетать самолёты из Тбилиси и Сухуми.

Небольшая площадка ограничивается с одной стороны высокой скалистой горой, с другой стороны – пропастью с бурлящей внизу Кубанью. Со стороны города пилотов на посадке дисциплинирует крутой берег Теберды, застроенный к тому же убогими домишками, а вдали площадка «запирается» деревушкой им. Коста Хетагурова, или попросту, осетиновкой. Чтобы, маневрируя по ущелью Кубани, посадить на эту площадку такой воздушный корабль, как Ли-2, пилоты должны обладать высочайшим мастерством. Местный аэропорт – небольшой досчатый домик, до отказа забитый радиоаппаратурой. Начальник аэродрома Гогия, грузин неправдоподобно больших размеров, доброта которого так же безгранична, как и его комплекция, получает уведомление о прилёте самолёта. Гогия выходит на крыльцо, окидывает взглядом лётное поле и наблюдает на нём несколько худых осетинских свиней, больше похожих на гончих собак, и ишака, лежащего как раз на том месте, где самолёт должен коснуться земли. Гогия заряжает ракетницу и стреляет в сторону свиней. Свиньи с визгом удирают в сторону Осетиновки, освобождая аэродром. Гогия стреляет из ракетницы в сторону ишака. Ракета шипит неподалёку от животного, но флегматичный ишак не обращает на неё внимания.

ГОГИЯ

О! Готверано шена!

Ишак не реагирует. Поэтому, грузинское ругательство представляется Гогии недостаточно сильным.

ГОГИЯ

Наверное, ишак из Осетиновки, и поэтому не понимает грузинского языка. Придётся прибегнуть к языку межнационального общения.

ГОГИЯ

У, биляд такой!

Ишак, заслышав знакомое словосочетание и памятуя, что за ним могут последовать репрессии, неохотно поднимается с земли и уходит за дорогу. Самолёт заходит на посадку. На пригорке разместилась детвора, неравнодушная к авиации. Мальчишки с благоговением наблюдают, как пилоты, словно Боги, выходят из «Дугласа», как звонко потрескивают остывающие цилиндры моторов, как непередаваемо красив абрис фюзеляжа и как изящно нависает над ними правое крыло со стреловидной передней кромкой. Гогия руководит посадкой пассажиров. К нему пристаёт щупленький горбатый грузин.

ГОГИЯ (по-грузински)

Если тебе так необходимо лететь, почему своевременно не купил билет?

ГОРБУН

Пули ки ара! (Денег нет!)

ГОГИЯ (по-грузински)

Нельзя сажать в самолёт лишнего человека. Не имею права! Это лишний вес! Самолёт из-за этого может не подняться над Клухорским перевалом.

ПЕРВЫЙ МАЛЬЧИШКА

Гогия лукавит! Самолёт здесь не дозаправляли, значит, он вылетел из Сухуми с полными баками и пассажирами. Какое-то количество горючки он сжег по пути сюда. Наверняка, почти полтонны, если не больше. Но в любом случае, вес сожжённой горючки несравнимо больше, чем вес горбуна.

ВТОРОЙ МАЛЬЧИШКА

Да, врёт Гогия горбуну по-чёрному. Что там тот Горбун весит?

Гогия стоит в самолёте, полностью перекрыв собою дверь. Горбун стоит на средней ступеньке стремянки и жалобно смотрит на Гогию снизу вверх. Добродушный Гогия выведен из равновесия настырностью горбуна.

ГОГИЯ

Цади акед! (Иди отсюда!) Торе мовклав ахла! (А то зашибу ненароком!)

ГОРБУН

Шени чиримэ! (Дорогой!) Мэ минда Сухумши! (мне надо в Сухуми!) Какой у меня вес? Баран и тот больше весит!

У могучего Гогии от бессилия (не драться же с щупленьким горбуном) на лице гримаса отчаяния, похожая на ту, что появляется перед тем, как человек заплачет. И Гогия, объяснявшийся до сих пор с горбуном по-грузински, вскидывает вверх правую руку с поставленной на ребро ладонью, и как можно убедительнее приводит последний аргумент.