Ксения Спынь - Чернее, чем тени. Ринордийский цикл. Книга 2

– Это как?

Феликс криво усмехнулся:

– Традиционный ежевечерний разговор матери народа со своими детьми. Сказка на ночь, если хочешь. Раньше Нонине появлялась на экране сама, когда желала что-то сказать, а теперь соизволяет показаться лично только в исключительных случаях. В остальное время за неё говорит кто-нибудь из её людей… Чаще всего Китти Башева. Но есть и другие.

– Может, она опасается камер? – предположила Лаванда.

– Скорее своего народа, – мрачно проговорил Феликс.

Лаванда вдруг поняла, что абсолютно не представляет Софи Нонине внешне. Только имя – случайный набор звуков, обозначающий именно этого человека, а не какого-нибудь другого.

– Но если её почти нет в телевизоре… Не боится ли она, что люди так вообще забудут, как она выглядит?

– Забудешь тут, – проворчал Феликс. – Ты разве не заметила?

– Что?

– Все эти агит-постеры на улицах, фото в эффектном антураже во всех газетах и журналах… Нужный образ растиражирован и впихивается в головы людям. Насколько это похоже на настоящую Нонине, уже никому не важно. Да вот хотя бы, – он поднял со стола газету и протянул Лаванде. – Взгляни, если так рвёшься её увидеть.

Лаванда с любопытством всмотрелась в небольшую фотографию на передовице.

Нет, эта женщина явно не собиралась ничего бояться. Лицо сильное, волевое, яркие глаза смотрят прямо в камеру. Высокий лоб, заострённый, немного хищный нос. Узкие, плотно сжатые губы чуть усмехаются самыми краешками. Часть тёмных волос собрана в кокон у затылка, остальные спадают гривой.

– Она так молодо выглядит, – удивилась Лаванда. Софи – Мать народа – представлялась ей женщиной уже скорее пожилой.

– Это не самая новая фотография, – отозвался Феликс. – Тут ей тридцать, а сейчас тридцать семь. Впрочем, она мало изменилась.

Лаванда ещё раз вгляделась в фото.

– А что это на ней такое?

– Это? Плащ из крысиных шкурок. Сколько помню, она всегда только в нём и появлялась. Царская униформа, можно сказать.

– А зачем он ей?

– Понятия не имею. Думаю, только сама Нонине и знает. Но ей подходит. Соответствует действительности.

– Какой действительности? – не поняла Лаванда.

– Ну, она же крысиная королева, – Феликс поймал её недоумённый взгляд и пояснил. – Так её называют в народе.

Лаванда уже успела заметить, что у него был будто выработан рефлекс – презрительно фыркать и начинать говорить гадости каждый раз, как речь заходила о Нонине.

– За что ты её так ненавидишь, – тихо рассмеялась она. – Явно что-то личное.

– Личного нет, но, помимо всего прочего, мне по статусу положено.

– Почему?

– Потому что я оппозиционный журналист.

– Какой журналист? – не поняла Лаванда. Первое слово было ей знакомо только очень смутно.

– Оппозиция, – пояснил Феликс, – это, как бы объяснить… Ну, это люди, которые не согласны с тем, что делает официальная власть, которые противопоставляют себя ей.

– А! – догадалась Лаванда. – Ты революционер?

Феликс удивлённо посмотрел на неё, потом захихикал, зажав рот рукой. Он встал с места и заходил по комнате.

– Что? – не поняла Лаванда. – Что-то не так?

Феликс ещё долго не отвечал, только плечи его подёргивались от смеха. Наконец он развернулся к ней.

– Это ты хорошо сказала, – он значительно потряс пальцем. – На революционера я, конечно, не тяну… Но за комплимент спасибо.

Перестав наконец смеяться, он заговорил как будто даже грустно:

– Если б я был революционером, мы бы уже давно свергли Нонине. Но истинные борцы с тиранами остались в далёком прошлом. А я – только писака. Издаюсь в этой вот брошюрке, – он кивнул на лежавший на том же столе журнал.

– Так это же запрещено? – вспомнила она.

– А мы подпольно, – заявил Феликс с видом самой невинности. Затем засмеялся вновь. – Так что смотри, Лав, быть моей кузиной довольно опасно. Не боишься?

Она разочаровывающе покачала головой:

– Нет.

Здесь была она – Софи Нонине. Здесь было логово Волчонка и кабинет Её Величества.

Она что-то писала или, скорее, раз за разом перезачёркивала уже написанное. Кедро́в обычно избегал смотреть в её бумаги – даже случайно, сидя рядом. Это было одно из негласных табу.

Сегодня Софи, похоже, находилась в хорошем расположении духа. Руки её не тянулись поминутно к сигаретам, взгляд был спокоен, а улыбка – как обычно, слегка насмешлива.

– В Ринордийске больше не шумят. Не так ли?

– Да. Кроме отдельных элементов, возмущений нет.

Софи недовольно и одновременно снисходительно поджала губы:

– Отдельные элементы есть всегда. Если не идти у них на поводу и вовремя принимать меры, когда их заносит, они ничему не мешают. Пошумят и угомонятся… Другое дело, если пытаться поговорить с ними как с людьми – так скоро самим придётся уходить в подполье. Успел уже соскучиться, Эндрю? – так давно повелось, что Софи кликала его на иностранный манер, хотя Кедров был просто Андреем.

– Мы ведь только оттуда, – Кедров позволил себе сдержанно улыбнуться. С Софи всегда приходилось балансировать между почтительным преклонением перед Правительницей и панибратством старых друзей – ей это нравилось.

Нонине рассмеялась.

– Я пока планирую конференцию на середину мая, – продолжила она затем. – Если всё действительно спокойно, её можно будет провести в открытом режиме, чтоб пришли все, кто хотят прийти, и спросили всё, что хотят спросить. Можно даже под открытым небом. Когда последний раз в Ринордийске были конференции под открытым небом? – она вопросительно прищурилась, будто и в самом деле забыла.

– Двадцать лет назад, – механически ответил Кедров. – Но, Софи, тебе не кажется, что это слишком?

– Слишком что? – взгляд её в мгновение стал колючим и цепким.

– Слишком небезопасно.

– Но ведь твои люди позаботятся об этом. Я права?

– Конечно, – кивнул он. Как многие другие вопросы Софи, этот имел только один правильный вариант ответа.

Нонине, услышав, коротко кивнула в ответ.

– Кроме того, необходимо усилить охрану по городу, – продолжила она. В голос вкрались капризные ноты. – Вчера наш давний знакомец заявился на вокзал, и его даже не проверили.

Софи говорила о Шержведичеве, который, похоже, вызывал у неё раздражение чисто рефлекторное. Кедров и сам относился крайне неприязненно к этому человеку, и безобидность журналиста казалась ему преувеличенной, но он никак не мог понять, что за странную игру ведёт с Шержведичевым Нонине. Считая его одним из главных своих врагов, она могла бы уничтожить его уже сотню раз, но почему-то не делала этого. Будто выжидала… чего?

Сомневаясь, чего конкретно она сейчас хочет, Кедров тем не менее убеждённо заговорил:

– Всё это время мои люди пристально следили за ним, и, уверяю, если бы в его действиях было хоть малейшее…