Ирина Подойницына - Правее на солнце, вдоль рядов кукурузы

– А Ирико Олеговна она, наверное, после смерти супруга вернулась в Москву? – задала я вопрос, даже не надеясь на ответ.

– Нет, она по-прежнему живет в их частном доме и по-прежнему работает директором музыкальной школы, – ответил шофер. – Ей около 80 лет, но она жизнерадостна и адекватна.

И тут же я пожалела, что не узнала об этом заранее, мы могли бы с ней встретиться. Но жалеть было поздно, наш поезд вечером уже уходил на Нерюнгри. Я не выдержала и снова спросила: может быть, водитель знает, где жил мэр, может, мы увидим его дом?

– Так вон его дом, в районе ДРСУ, за рекой, – невозмутимо ответил шофер.

И я сразу же все вспомнила: район ДРСУ, мост через реку, длинные переезды, поселок Тындинский, который еще не привык к статусу города, заполненный веселыми строителями рейсовый автобус – и я еду на нем до своей редакции. Редакция газеты «БАМ» располагалась в тесном неаккуратном вагончике, печатали на старых массивных машинках, повсюду стояли чашки с недопитым кофе. Далекая юность…Да, не успевалось заехать в район ДРСУ, но хоть вспомнилось, реконструировалось в памяти. И на том спасибо.

Ночью, когда все спали в вагоне, я сфотографировала Гилюйский мост. Еле успела, чуть не проспала. Успела увидеть в темном квадрате окна обрывок слова «…люй». Спросила у проводницы, и она подтвердила, что это был Гилюйский мост. «Гилюй» переводится с эвенкийского как «сильный», «смелый». «Люй, люй, люй» – постукивали колеса поезда, я уснула под эту сладкую песню. Но брат растолкал меня и заявил, что надо смотреть в окно и встречать все станции, которые буду попадаться по пути. И каждую станцию надо приветствовать негромким радостным возгласом или ударами стаканов с чаем друг о друга – ведь для этого мы и отправились в железнодорожное путешествие.

Мы устроились с братом у окна и стали смотреть. Увидели прекрасную природу: поезд шел по возвышенности, высоко над уровнем моря, кругом были заливные поляны среди высоких сопок. Хотелось воскликнуть: «Ты посмотри, какая красота!» Евгений Гришковец на одной из писательских встреч отметил, что наши люди, когда наблюдают за природой из окна поезда, обязательно говорят эту фразу. Мы проехали Разъезд «Якутский» – по названию уже было ясно, что поезд вступил на территорию нашей республики. Мы с братом «чокнулись» стаканами с чаем, узорчатые подстаканники звонко отозвались на легкое прикосновение в ночной тишине вагона. «Что-то станция не очень, – разочарованно протянул брат. – Наверное, торопились ввести в эксплуатацию. А интересно, есть ли еще такой красивый вокзал как в Тынде?»

Ночью мы проехали станции Нагорная-Якутская, Золотинка, Беркакит. Самым впечатляющим был железнодорожный вокзал в Золотинке: на фасаде вокзала были установлены большие часы, вместо цифр были сделаны барельефы животных. А те, кто ездил по Забайкальскому участку пути в сторону Тынды, говорили, что самый оригинальный вокзал на станции Новая Чара: это серебристый срез огромного рельса, поднимающегося над зданием. Может быть, этот срез символизирует «серебряное звено». Известно, что делать «серебряное звено» в начале стройки – это старая путейская традиция. Звено просто красят в серебристый цвет, но все верят, что это «серебро». Мы снова «чокнулись» с Сергеем стаканами за то, что, наконец, добрались до новой станции на якутской земле, до Золотинки и стали бурно обсуждать увиденное. И вдруг услышали громкий шепот соседа по плацкарту – он проходил по вагону мимо и решил внести ясность в наш ночной разговор.

– В Золотинке завод закрыли. Люди уезжают, бросают непроданными квартиры, стремятся в те места, где есть работа и более спокойная жизнь. От энтузиазма не осталось и следа… Какая разница – симпатичный вокзал или нет, а внутри-то этих бамовских поселков сплошная разруха! – так сказал случайный сосед и скрылся где-то в темном коридоре, оставив нас с Серегой в состоянии задумчивости. «Да, – подумала я про себя. – Не стоит судить поверхностно. Надо, действительно, смотреть глубже: изучить, как живут люди в бамовских местах, есть ли у них работа, довольны ли они инфраструктурами…»

С утра мы приехали в г. Нерюнгри, главный город Малого БАМа, столицу Южной Якутии. На календаре было 27 июля 2017 года. Вокзал здесь был помпезный, большой: черные колонны оттеняли белый камень, белую плитку, которой были выложены стены. Нерюнгри мне понравился больше, чем Тында и даже показался более «столичным»: улицы поднимались на сопки и извилисто, причудливо спускались с них. Проспекты были широкими. Отстроили много зданий с архитектурой в стиле модерн, особенно в центре города – это делало облик города современным, подчеркивало его необычность. Не просто город, а угольная и железнодорожная столица Якутии, город, в котором сосредоточены богатства республики: коксующиеся угли, высококачественная железная руда. Здание Администрации города возвышалась на небольшой четырехугольной площади, окруженной зеленью, небольшим парком. Голуби прыгали по площади и взмывали в чистое небо. В этом городе был некий шарм, почти не ощущаемый в рабочей Тынде.

Моя творческая карьера начиналась когда-то с Нерюнгри. Я приехала в газету «Индустрия Севера» по распределению, после окончания ЛГУ, в 1979 г. Мы дружили тогда втроем: я, Нина и Толя. Нина и Толя приехали с Украины, Нина – с города Сумы, Толя – с Мукачева. Мы собирались втроем и спорили, спорили просто до хрипоты и до приступов кашля: последний случался потому, что в ту пору мы курили, Нина вообще не выпускала сигарету из пальцев. Тем для споров было, собственно, две: нужен ли комсомол как управляющая сила для возведения города и второе – сможем ли мы построить красивый город, такой же, как на западе страны, в местах с открытыми угольными копями? Помню, я приводила пример Мирного, который «застрял» на уровне 50-х: весь центр алмазной столицы до сих пор состоит из бараков. Так и хочется спросить: кто-нибудь выделял деньги от продажи алмазов на строительство жилых домов? Мы приходили к Нине в гости, пили кофе, в окно был слышен рев Белазов, Магирусов и множество других звуков рабочего поселка, пыль, уголь, мусор летели в глаза, проникая через открытое окно… А мы все спорили. Мы были немного влюблены друг в друга и в наши посиделки, поэтому так часто встречались. Мы все приехали в Нерюнгри, окончив университеты, кардинально поменяв среду обитания. Нам всем хотелось состояться как личности. Где они теперь, Толя и Нина? Вот бы встретиться посидеть втроем и обсудить итоги: придется констатировать, что комсомола больше нет, но не будем преуменьшать его роли в развитии общества, по крайней мере, в строительстве Нерюнгри. Однако есть повод и для торжества у нас троих: город построили замечательный, зря мы переживали, что это невозможно сделать.