Игорь Майоров - КЛУБCLUBКЛУБ. Мемуары от третьего лица

Сохранить чувство меры в этих условиях тяжело, в разное время и в разных клубах многим случалось переусердствовать, нанося существенный урон собственной печени, рассудку и благосостоянию предприятия. Нам придется, к сожалению, рассказывать об этих случаях, выставляя кого-то из участников событий (включая сюда и М.конечно) не в самом выгодном свете, но что поделать, если такие вещи случаются на свете. И нередко случаются.

Чтобы не нарушать последовательность в изложении событий мы еще вернемся к образу Николая Николаевича и, к сожалению, это будет в тех главах, где рассказ пойдет о последних днях жизни клуба.

Пока же все только начинается, никто ничего не понимает, но всем кажется, что они понимают все и обо всем.

Лужнецкая набережная это не самая известная улица Москвы. Не все таксисты (а в те времена таксисты еще не были таджиками и знали город, не прибегая к навигаторам, которых к тому же еще и не было) могли сразу понять, где это находится, хотя, казалось бы, название прозрачно указывает на Лужники. На самом деле это продолжение Фрунзенской набережной, тогда начинавшееся под мрачными внушительными сводами Андреевского моста и уходящее куда-то в стадионные просторы. Мост этот сейчас находится на другом месте, его перетащили по Москве-реке вниз по течению, а на его месте построили эстакаду третьего транспортного кольца. Территория Лужников теперь закрыта, без пропуска туда не проедешь. Тогда же, в 1993 году, все было намного проще. Нырнув под мост, вы попадали на узкую пустынную дорогу, вдоль которой с одной стороны тянулся (никуда он не делся, так что тянется до сих пор) унылый серый забор, за которым находится завод «Союз», с другой, понятное дело, Москва-река. Метров через двести справа по ходу движения обнаруживается проходная завода, обычное казенное скучное здание с множеством стеклянных дверей (проходная и проходная, как везде), перед проходной стоянка, палисадничек, деревья какие-то, а в глухой стене справа одинокая дверь. Это и был клуб завода «Союз». Сам завод сугубо секретный, тогда прочно лежал на боку, или на спине, или на животе (на чем там лежат неработающие заводы) и подавал все менее слышные признаки жизни, почему собственно и возникла идея сдать заводской клуб пришлым коммерсантам. Откуда и как информация об этом попала к Олегу Ферштейну совершенно непонятно, но попала тем не менее.

Войдя в дверь, вы попадали (в те времена, что там сейчас не знаю) в достаточно большое квадратное фойе с прилавком гардероба. Слева от гардероба дверь в длинный коридор с комнатами неизвестного назначения (может быть там были какие-то заводские конторы) по правой стороне и огромным запущенным спортивным залом слева. Судя по состоянию зала спортивная жизнь на заводе замерла уже давно. Из фойе на второй этаж вела широкая лестница с одним поворотом. Там собственно и располагался клуб. Фойе так и осталось фактически не затронуто ремонтом, его декорирование заключалось в том, что там была установлена лошадь, в смысле театральная декорация в виде лошади в натуральную величину. Лошадь эта, раскрашенная под зебру некогда служила все в том же Московском театре «Эрмитаж» частью декорации спектакля «Соломенная шляпка» и после снятия спектакля с репертуара была спасена оттуда Сергеем Кибиревым. Что с ней делать было непонятно, выкидывать жалко, а вот в фойе клуба она смотрелась замечательно, хотя и непонятно к чему. Не все художественные решения можно объяснить рационально. Да и не нужно.

На втором этаже было два зала – один, как место для собраний и просмотра кинофильмов, с рядами кресел, все по-настоящему, второй, поменьше, как фойе с небольшой сценой, с роялем на ней, опять же, как полагается, ну и ряд небольших комнат смутного предназначения. Одна, например, с железной решеткой на двери. Может быть, раньше там располагалась касса. Или, к примеру, склад чего-то ценного.

Самым замечательным технологическим решением большого зала был экран. В рабочем состоянии он перекрывал зеркало сцены, а после использования просто поднимался к потолку (совершенно вручную), то есть не складывался, не сворачивался, а поднимался целиком и там и оставался, нависая над первыми рядами. Может быть, подобные технические решения встречались где-то еще, но М.такого видеть не приходилось. Киноустановка, кстати, была совершенно в рабочем состоянии. Если не считать определенной моральной устарелости. Два огромных проекционных аппарата в кинобудке со всеми подобающими устройствами для перемотки пленки и для всего того, что еще может понадобиться киномеханику. К кинобудке примыкала небольшая комната, которая стала офисом.

Все это хозяйство было в достаточно приличном состоянии, ну не слишком свежий ремонт, протечки кое-где, но в общем и целом клуб здесь строить было можно. Впоследствии стало понятно, что строить можно и в значительно менее приспособленных помещениях.

Тем, кто в ТАБУЛЕ бывал, эту главу можно в принципе не читать, поскольку в ней описано оформление клуба. Декорации, так сказать, в которых состоялось короткое, но временами эффектное представление.

Сразу скажу, что мешковину (все знают, что такое мешковина?) на стены придумал Олег Ферштейн. Вся фишка этого приема в том, что мешковина, покрашенная в черный цвет, не клеится на стену, а натягивается большими кусками, причем снизу под нее подложена черная ткань, самая обычная, самая дешевая, не важно какая. Таким образом между мешковиной и подложкой существует небольшой зазор, воздушная прослойка. В условиях ослабленного освещения получается очень эффектно, что-то вроде черного бархата (если не приглядываться вплотную). Забавно, что настоящий бархат, особенно если он цветной, при подобном освещении выглядит как полная дерюга. Проверяли.

Вот этой самой мешковиной и были затянуты стены единственного оформленного зала. До второго зала руки так и не дошли, по крайней мере в том, что касается оформления. Черные плоскости разбивались на фрагменты деревянными планками, которые собственно эту самую обивку и держали. На стенах были сооружены еще какие-то объемные объекты, все из той же мешковины, этакие балахонистые фигуры, но черное на черном читалось не очень хорошо и в общем-то никем особенно замечаемо не было.

Все остальное оформление будем считать плодом коллективного творчества, потому что сам черт ногу сломит и никакой памяти не хватит определить, кто что конкретно предложил сделать так, а не иначе. Примерно так же обстоит дело и с названием, потому что о том, кто именно его предложил, существуют разные точки зрения участников этого процесса. М.всегда казалось, что название придумал именно он, но насколько ему было известно такой же точки зрения придерживались и другие участники событий. Впрочем, серьезных распрей на эту тему не было, и если кто и обижался али претендовал на что ничего не поделаешь.