Антонина Евстратова - Камышенские сибирячки

Илья удивленно посмотрел на него.

– И, когда же ты принял это решение? – спросил он надтреснутым голосом.

– Как только увидел! – он вздернул подбородок. – Только не пытайся, отговаривать меня, я все решил! – сказал Игнат, сохраняя спокойствие.

Все это, мягко говоря, было неожиданно для Ильи, с шумом он втянул в себя воздух и положил руки на колени, пальцы его чуть заметно подрагивали.

– Ну-ну, давай! На свадьбу не забудь пригласить, жених! – не выдержав гнева, но сдерживаясь, с усмешкой промолвил Илья. – Вставай, мечтатель, пора косить! – взяв литовку, сухой травой он обтер острие, и широким шагом прошел на новый ряд не скошенной пшеницы.

Игнат, поплелся следом за ним, всматриваясь в сторону косильщиц.

Закончив косить Матрена торопилась домой. Она думала о прошедшем дне, и образ Игната предстал перед её глазами. Мужик он, конечно видный, сильный и работящий! – пытаясь найти в его внешности то, что не понравилось бы, но не находила.

– Что если бы, он предложил мне замуж, чтобы я ответила?.. – она ухмыльнулась, – а ответ свой знаю, как всегда нет! Может, он добрый и надежный, а вдруг какой-нибудь деспот! Тут никак не угадаешь! – размышляла она.

– Да, замуж не напасть! – сказала она себе, и облегченно вздохнула.

Подходя к своей избе, навстречу ей бежала Тоня – ее внучка.

– Мама-мамочка! – худенькими ручками она обхватила Матрёну и прыгала на тонких ножках.

– Я пригнала Розку домой, – похвасталась она.

Матрена погладила кипельно-белую кучерявую головку.

– Молодец, Танина, ты так быстро выросла, уже помогаешь мне по хозяйству, а совсем недавно, была маленькая, как кукла, а теперь, уже сама за коровой ходишь!

От ее похвалы Тоня была самая счастливая, громко смеялась и прижималась к бедру матери.

Матрена с нежностью посмотрела на нее.

– Что ждет тебя в жизни? – подумала она, – если с самого первого дня появления на свет Божий, была нежданной и нежеланной!

Она тяжело вздохнула, грудь ее сдавило, в горле появился комок горести, и невольно полились слезы. Она приподняла на руки девочку и крепко прижала к своей груди.

– Я не отдам тебя никому, никому, я люблю тебя больше своей жизни! – дрожащим голосом еле слышно сказала она.

Тоня смотрела на плачущую мать, и не понимала, почему она плачет и говорит, что никому не отдаст!

– Мам, не плачь, – она обхватила ее шею, – почему ты плачешь, мам?

– Я не плачу, – она обратила свой взор за горизонт, – нам пора Розку доить, пойдем, помощница, хозяйничать будем! Видишь, Васька ждет молоко?

Тоня, глядя на своего любимого кота, рассмеялась. У них была взаимная любовь, кот терся своей толстой мордочкой об худые ноги своей подружки, а она со всей нежностью ласкала его. Каждую вечернюю дойку Тоня ходила с матерью, брала алюминиевую пол-литровую кружку, садилась на корточки рядышком с Матреной и подставляла ее под соски огромной коровы. Через минуту молоко наполняло кружку до краев, а сверху поднималась пушистая пена, затем Тоня пила его, не отходя от матери, с удовольствием смакуя маленькими глоточками, сопела в кружку, а в горле было слышно, как она глотала его. Напившись, облизывала губы, а что оставалось на донышке, отдавала коту, который терпеливо ждал свою порцию.

Спать, ложились засветло потому, что местность была не электрифицирована, а керосин для лампы экономили.

Больше всего, Тоня любила спать с матерью на мягкой перине и слушать ее сказки. Иногда она рассказывала о дедушке, своем муже и, каждый раз ругала его, что не слушался ее, поэтому дедушку закапали в ямку.

Тоня представляла себе, как это было, и очень боялась, что и ее закапают, поэтому старалась слушаться всех и никогда не забывала об этом.

Ее радовало хорошее настроение матери, но было это очень редко. Одно смешило мать, она часто вспоминала соседку Феклу, как та испугалась радио.

После ВОВ в деревне во всех избах проводили радио и всем жителям безвозмездно выдавали редукторы, это были круглые, большие черные тарелки, которые вешались на гвоздь.

Все жители ждали включения, так как никогда не видели и не слышали, чтобы тарелка говорила. Кому не успели ещё выдать тарелки, пришли к Фекле, чтобы посмотреть на это чудо.

В однокомнатной просторной избе Фёклы кроме русской печи и широкого топчана почти ничего не было. На нем можно было поместиться всем домочадцам из трех ее взрослых дочерей вместе с самой Феклой. Такой же деревянный стол, стоял посередине комнаты, а под ним две длинные скамейки. В углу у печи на старом табурете стоял жестяной небольшой бак, наполненный водой закрытый деревянной крышкой, а на ней стояла солдатская кружка.

Любопытных набралась полная изба. Те, кто моложе и подростки, сидели на печи, опустив босые ноги, а кому не хватило места стояли в сенцах и на улице.

Никто не верил, что тарелка заговорит. Со всех сторон комнаты доносились разговоры, перекрикивали друг друга, переспрашивали. Было очень шумно и похоже на жужжание роя пчел.

– Все это брехня! – говорили одни.

– А может не брехня! Обождем, осталось ждать недолго, – говорили другие, размахивая руками.

Фекла, маленького роста, тощая, но очень проворливая, всегда была впереди всех, и к тому же очень любопытная

Она, как хозяйка избы, могла позволить себе всё. Подтянув скамью ближе к стене, где висела тарелка, поставила на нее старую табуретку, взобравшись на нее, она оказалась выше всех собравшихся. Приложила ухо к тарелке, ее худое лицо было серьезным, а черные глаза, запавшие в орбиты, застыли в ожидании, что заставило собравшихся затихнуть и насторожиться.

В избе, как по команде воцарилась мертвая тишина, казалось, все кто в ней находился, перестали дышать.

В это время, из тарелки прорвался властный, могучий баритон диктора Левитана.

– «От советского информбюро». – Словно раскатом грома прогремели могучие слова во всем доме, коридоре и даже на улице.

От неожиданности Фекла подскочила и свалилась на рядом стоящих людей с криком:

– Дьявол, бабы-ыыы, дьявооол! – поднявшись с пола и расталкивая гостей, размахивала руками, – пропустите меня, пропуститеее!

Фёклу успокоили с трудом, но после, спустя даже несколько лет, когда внезапно включалось радио, она вздрагивала всегда и матерно ругалась:

– Че орешь?.. Чай не у себя дома!

Каждый раз, когда Матрена вспоминала про этот случай с Феклой, смеялась до слез.

– Ну, и Фекла, черт бы тебя побрал, рассмешила всю деревню!

Прошло два года, как закончилась Великая Отечественная война, а в деревне продолжалась война с голодом, почти каждый день он уносил человеческие жизни.